Монза увидела тучу арбалетных зарядов, взметнувшуюся из-за давки у брода. Она скривилась, когда они мелькнули в её сторону, задержала дыхание безо всякого смысла. Задержка дыхания стрелу не остановит. Со стуком и шорохом они посыпались вниз, щёлкали в торф, отскакивали от тяжёлой брони, впивались в лошадей.
Одна лошадь напоролась шеей на арбалетный болт, её перекосило и она опрокинулась набок. Другая наскочила на неё и её всадник выпал из седла, молотя руками в воздухе, копьё свалилось к подножию холма, взрывая чёрную землю. Монза рывком отвернула лошадь в обход крушения. Что-то с грохотом отскочило от её нагрудника и раскрутилось ей в лицо. Она ощутила удушье, свернулась в седле, по щеке потекла боль. Стрела. Её корябнуло перьями на хвосте. Она открыла глаза чтобы увидеть как мужчина в доспехах вцепился в заряд в плече, встряхнувшись раз, другой, затем повалился набок, и со стуком поволокся за бешено галопирующим конём, застряв одной ногой в стремени. Тут ударили остальные, кони хлынули потоком обходя павших или по ним, оставляя растоптанных.
Она где-то прикусила язык. Отхаркнула кровь, снова всаживая шпоры и принуждая коня двигать вперёд, губы оттопырились, холодный ветер устремился в её рот.
— Нам надо было оставаться земледельцами, — проговорила она. Тяжело грохоча, ей навстречу двинулись талинцы.
* * *
Трясучка никогда не понимал откуда каждый раз берутся рвущиеся в бой придурки. Всё же всегда набиралось достаточно этих тварей чтобы исполнить номер на славу. В данном случае они направили коней прямо к белому флагу, на самый кончик клина с прочнее всего укреплёнными копьями. Головная лошадь приостановилась перед броском туда, её занесло и она встала на дыбы, всадник едва удерживался на ней. Лошадь позади врезалась в неё и отправила обоих, человека и зверя на блестящие острия. Полетели брызги крови и щепки. Ещё одна взбрыкнула сзади, высаживая всадника поверх своей головы и опрокидывая его в грязь, где его с удовольствием заколол первый ряд.
Конники похладнокровней рванули в стороны, обтекая вокруг клина, будто ручей вокруг камня, к его более мягким флангам, где копья не укрепили. Визжащие солдаты громоздились друг на друга, когда на них набросились всадники, пробиваясь куда угодно лишь бы не вперёд. Во все стороны качались копья.
Монза двинула вправо и следом Трясучка, сосредоточив на ней свой глаз. Прямо впереди пара лошадей перескочила раздробленный первый ряд и попала в гущу, всадники колошматили кругом мечами и палицами. Другие врезались в стиснутых, карабкающихся людей, давили их, топтали их, заставляли их метаться, орать, умолять, гнали к реке. Монза зарубила какого-то споткнувшегося придурка, пронёсшись мимо, и попала в давку, отмахиваясь мечом. В неё ударил копейщик, и попал в нагрудник, чуть не сорвав её с седла.
На ум пришли слова Чёрного Доу — где лучше всего убивать человека, так это в битве, и лучше вдвое если он на твоей стороне. Трясучка пришпорил коня и подогнал его к Монзе, высоко поднявшись на стременах, занося высоко над её головой секиру. Его губы оттопырились. Он с рёвом обрушил секиру вниз и прямо на лицо копейщика, распотрошив его и отбрасывая труп. Он точно также занёс секиру обратно и ударил в другую сторону — она врезалась в щит и оставила в нём великую выщербину, сшибив держащего его человека под молотящие рядом копыта лошади. Может быть он был одним из людей Рогонта, но настало не то время, чтобы раздумывать кто на чьей стороне.
Убивай всех, кто не на коне. Убивай всех, кто на коне, но заступил тебе путь. Убивай всех.
Он прокричал свой боевой клич, тот, что применил под стенами Адуи, когда они одним криком распугали гурков. Истошный вой, исходящий из ледяного Севера, даром что сейчас его голос треснул и стал скрипучим. Он неистово бил, едва ли смотря, кого рубит, лезвие секиры звенело, грохало, бухало, пронзительные голоса вопили, рыдали, визжали.
Прерывистый голос взревел на северном наречии. — Сдохни! Сдохни! В грязь, уёбки! — Уши глохли от бездумного рёва и грохота. Колышущееся море угрожающего оружия, скрежещущих щитов, сияющего металла. Вдребезги бьются кости, брызжет кровь, яростные, страшные лица окатывают его со всех сторон, извиваясь и изгибаясь, и он рассекал и крошил и раскалывал, их словно безумный мясник расправлялся с тушей.
Его мышцы взвинченно пульсировли, кожа горела до самых кончиков пальцев, потела на раскалённом солнце. Вперёд, только вперёд, частью стаи, к воде, оставляя позади кровавый след изломанных тел, мёртвых людей и лошадей. Разверзлась битва и он был там, перед ним разбегались люди. Он пришпорил коня за двумя из них, сорвался с берега на мелководье реки. Он рассёк одного на бегу между лопаток, затем обратным движением всадил секиру глубоко в шею второго, перевернув того в воду.
Теперь вокруг него одни лишь всадники, с плеском ломятся вброд, копыта взметают ливни ярких брызг. Он на мгновение засёк Монзу, по прежнему впереди, её конь пробивается сквозь воду поглубже, лезвие меча высверкнуло поднимаясь вверх и хлёстко рубя вниз. Атака выдохлась. Взмыленные лошади спотыкаясь, барахтались на отмелях. Всадники свешивались с сёдел, секли наотмашь, огрызаясь, солдаты в ответ кололи копьями, подрубали мечами их ноги и их лошадей. Конник безнадёжно барахтался в воде, гребень его шлема перекосился, а другие колотили по нему палицами, отталкивая то в одну, то в другую сторону, оставляя громадные вмятины в тяжёлой броне.
Трясучка захрипел, как что-то перехватило его поперёк живота, согнулся назад, порвалась рубаха. Он брыкнул локтём но не смог замахнуться как следует. Рука сжала его голову, пальцы воткнулись в изрезанную сторону лица, ногти царапали мёртвый глаз. Он ревел, бил ногами, изворачивался, пытался вытащить левую руку но кто-то удерживал и её. Он выпустил щит, и его стащили назад, с коня на землю. Он перекрутившись впечатался в отмель, перекатываясь на бок и поднимаясь на колени.
Молодой пацан в куртке клёпанной кожи был в реке сразу справа от него, вокруг лица свисали мокрые волосы. Он всё смотрел уставивишись на что-то в своей руке. Что-то плоское и блестящее. По виду будто глаз. Оболочка из эмали, которая до последней секунды была на лице у Трясучки. Пацан поднял взгляд и они таращились друг на друга. Трясучка почуял что-то возле себя, пригнулся, голову обдало ветром, когда мимо пролетел его собственный щит. Он взвился, секира описала вслед за ним великий, широкий круг и воткнулась в чьи-то рёбра, дождём полилась кровь. Того согнуло набок, и воющего сбило с ног, отшвырнув на шаг-другой вспенивая воду.
Когда северянин развернулся, парень нападал на него с ножом. Трясучка свернулся набок, умудрился схватить и удержать его предплечье. Они зашатались, сплелись воедино, опрокинулись в холодную воду. Нож кольнул трясучкино плечо, но он был намного больше, много сильней и перекатился наверх. Они боролись, царапались, хрипели в лицо друг друга. Он пропустил рукоять секиры сквозь несжатый кулак, пока не схватил ей под самое лезвие, парень поймал свободной рукой его запястье, его голову омывала вода, но сил остановить у него не было. Трясучка стиснул зубы, перекрутил секиру пока тяжёлое лезвие не встало поперёк шеи.
