Мы зашли внутрь, окунувшись в концентрированный аромат выпечки и кофе. Я усадил ее за деревянный столик и встал в очередь. Заказал два больших стакана кофе — гулять, так гулять — две булочки и два пирожных. Мой внутренний бухгалтер после снятых с карточки денег сказал, что там осталось рублей двести. Я не показал вида перед Айрис, желая подарить ей прекрасный вечер, который она будет вспоминать, поедая синтетическое желе в своем далеком мире или тюремной камере. Нет, пожалуй, я не мог представить ее в арестантской робе. Несмотря на свою бунтарскую непосредственность, а местами и грубую прямолинейность, она была мила и любопытна, как ребенок.
Айрис украдкой рассматривала посетителей, а посетители ее. На их фоне она не особо выделялась. Здесь было много молодых и красивых девушек, одетых по-разному, броско и просто, но почти у всех прослеживался определенный вкус. Один я в своей одежде с китайского рынка в самом ширпотребном понимании этого места, выглядел вызывающе инородным. Меня это никогда не смущало, и даже сейчас мне было все равно, кто и как меня оценивает.
Айрис с наслаждением доела булочку, запивая ее кофе, и принялась за пирожное. Она красноречиво изображала взглядом всю гамму чувств, которые у нее вызывала местная еда.
— Я решила: на старость лет устрою гастрономические экскурсии на Землю, — мечтательно заявила она.
— Почему на старость?
— Чтобы не разожраться смолоду. Я смотрю, не всем удается держать себя под контролем.
Среди посетителей кафе были несколько полных молодых людей, явившихся сюда за эстетическим удовлетворением своих вкусовых рецепторов.
— А ты сама не боишься поправиться?
— Теперь боюсь, — она быстренько доела пирожное. — Идем тратить энергию.
— Идем.
Едва мы поднялись из-за стола, подбежал работник кафе, вытер крошки, забрал нашу посуду и усадил следующих клиентов. Мы вышли на улицу и продолжили движение в сторону набережной.
— Я смотрела фильмы, хотела понять с их помощью, как надо зарабатывать деньги, — Айрис сделала паузу.
— Они тебе помогли? — скептическим тоном поинтересовался я.
— Нет. Что за идею они продвигают? Все друг друга грабят, убивают, обманывают, все несчастные, а кто счастливые, те умирают в самом начале фильма.
— Да не смотри ты их. Люди хотят видеть чужие несчастья, чтобы своя жизнь на их фоне казалась лучше. Некоторые так и живут: сделал гадость — на душе радость. Вон, Петрович с моей работы. Понимает, что жизнь проживает зря, и других хочет убедить в том, что их жизнь тоже ничего не значит. Видела бы ты, как он сияет, когда мне зарплату из-за штрафа урезают.
— Если бы я работала с ним, и он просиял в моем присутствии, то это было бы его последнее сияние, как вспышка сверхновой. Бум — и в небытие.
— Да и пёс с ним. Его характер — это его проблемы.
— Ладно, не будем портить прекрасный вечер мудаковатыми типами. Хочу, чтобы ты рассказал мне, что мне нужно, чтобы начать работать и зарабатывать деньги. Не хочу, чтобы ты нуждался в них из-за меня. Роль нахлебницы мне неприятна. Я привыкла всё делать сама, — Айрис заглянула мне в глаза, чтобы узнать реакцию.
— Для официального трудоустройства тебе нужен паспорт. Такая книжка, которая дает тебе право считаться гражданином государства и пользоваться всеми предоставляемыми законным способом услугами и благами, — мне стало немного ревностно от мысли, что Айрис, обретя самостоятельность, быстро забудет про меня.
— А если неофициально?
— Тогда тебе просто надо что-то уметь. Обычно у нас неофициально берут на самую неквалифицированную низкооплачиваемую работу, уборщицей какой-нибудь. По правде говоря, не вижу тебя ею. Да и не возьмут тебя, подумают, что подвох какой-то.
— Почему? — удивилась Айрис.
— Для уборщицы ты выглядишь слишком благополучно.
— А грузчиком я могу работать? — неожиданно спросила она меня.
Я удивленно посмотрел на неё.
— Ну, с учетом твоих физических возможностей грузчик из тебя получился бы отменный. А с чего это пришло тебе на ум?
— Увидела неподалеку от твоей работы объявление на одном доме, что требуется грузчик, оплата каждый день после смены.
— Да брось ты, какой из тебя грузчик? Ты красивая девушка, и работа у тебя должна быть соответствующая. Хотя бы в парфюмерном магазине продавцом-консультантом. Давай пока не будем пороть горячку. Ты на Земле одни сутки, а уже рвешься в бой. Надо как следует все обдумать, не спеша, — я любил все делать не торопясь. Видимо, от природы мне было дано относиться к происходящему с буддистской созерцательной медлительностью.
Айрис замолчала. Её заинтересовали птицы, восседающие на памятнике поэту. Мне вдруг стало интересно, а существовала ли какая-нибудь живность, помимо людей, на станции. Я спросил Айрис об этом.
— Конечно. Станция — это не кусок железного барака, летающий по орбите над какой-нибудь планетой. Это целый мир, который в некоторых своих местах выглядит как часть планеты. У нас есть реки и озера, птицы и животные, идут дожди, гремят грозы, где-то валит снег и дуют ветра, закаты и рассветы. Правда, там не живут люди, только посещают для получения положительных эмоций. Мы живем в таких многоуровневых модулях, в которых есть клумбы с цветами, декоративные деревья, пруды с рыбой и тараканы. Эти твари повсюду.
— А время у вас аналогично земному?
— Да, мы живем по тем же часам, что и вы. Считается, что это наилучший вариант для наших организмов, настроенных к нему генетически. Правда, чтобы станция не погружалась в сон одновременно, половина модулей живет по дневному времени, а половина по ночному.
— Интересно. Люди, наверное, из разных модулей не контачат между собой?
— Контактируют, — поправила меня Айрис. — Это не проблема. Всегда есть несколько часов перед сном, чтобы пообщаться с темными.
— С кем? — не понял я.
— А, у нас есть такое сленговое наименование, обозначающее дневных «светлыми», а ночных «темными». Я светлая, — Айрис собрала хвост в пучок и потрясла им передо мной.
— Вижу я, на чьей стороне силы ты, — передразнил я одного великого джедая.
Айрис, конечно же, не была знакома с вселенной «Звездных войн», и потому не смогла оценить мою шутку. Я решил, если она задержится у меня, познакомить ее с этим произведением. Интересно было знать ее мнение насчет фантазии земных киноделов.
Мы вышли на площадь, огороженную красивым гранитным забором с резными балясинами. Слева, напротив краеведческого музея, у цветастых палаток толпился народ.
— А чего они там собрались? — поинтересовалась Айрис.
— Да там опять, наверное, какие-нибудь забавы, пиво, квас, аттракционы, — мне они уже были не по карману. — У меня на них денег нет, — предупредил я честно, хотя и не по-мужски.
— А мы ничего покупать не будем, только посмотрим.
Айрис схватила меня за запястье железной хваткой и потянула в сторону палаток. Чтобы не выглядеть смешным, мне пришлось бежать за ней. Народ праздно шатался мимо палаток со всякой ерундой: фермерскими сладостями на меду, соленьями и вареньями, колбасами и копченостями. Продавали их дебелые тетки в русской народной одежде, пытающиеся выглядеть задорными торговками. Атмосфера этого праздника мне точно была не по душе. Как-то слишком фальшиво это выглядело.
Однако моей спутнице нравилось абсолютно всё. Ее глаза горели, а ноздри ходили, как у собаки, обученной искать наркотики. Я видел, как она вожделенно смотрит на коричнево-рыжие горы копченого мяса, перевязанные пенькой. На аппараты, разливающие золотистую медовуху, источающую вокруг себя аромат хмельного меда. На сладости из орехов и подсолнечных семян, с которых тягуче стекал золотистый мед.
Айрис пару раз бросила на мое непроницаемо холодное лицо вопросительный взгляд, но я был непреклонен. Платить за эти удовольствия у меня было нечем.
— Ты ведешься на рекламу, как ребенок, — шепнул я ей на ухо. — Здесь специально все выкладывают так, чтобы ты захотела это купить.
