в седле, поглядел на Гриоса неприветливо. Самый старый, чьи усы и брови поблескивали сединой, наблюдал за чаттарцем спокойными, прищуренными, всё повидавшими на веку глазами, но его взор был способен пронзить камень…
Это были драгуны полка Маркона Даурадеса.
Глава 4. Хлеб, три монеты и пуля вдогонку
Весёлый Бог когда-то
Дал каждому закон,
И обещал солдату:
Его запомнит Он!
Взревет труба тревожно, Торопимся, скользя.
Нам всё на свете можно,
Чего другим нельзя!
Несут, несут героя,
Волочатся кишки,
Но Бог глаза прикроет
На битые горшки!
А Бог — он славный малый,
Он всё простит, поймёт,
Помолимся, пожалуй!
Пускай Его проймёт!..
Под пулями и ветром,
В туман, огонь и дым
Второй шагнет за первым
И третий — за вторым,
Рассветы и закаты
Мотаем на усы,
Мы — хваткие ребята,
Мы — бешеные псы!
Келлангийская походная
1
По четырехколонному мосту через Авоку с грохотом шла кавалерия. Разноцветные знамена плескались на ветру. Помимо обязательного значка — креста из четырех ромбов, на каждом из штандартов появлялся где орел, а где и ястреб. Штандарт отряда "Свобода" изображал орла, растянувшего крылья и когти над горной вершиной, морской волной и маленьким домиком на берегу. Штандарт с золоченой надписью "Братство" изображал одновременно большого орла и маленького ястреба, протягивавших друг другу крылья и лапы. На штандарте отряда "Слава" огромный орёл наступал когтями на грудь поверженного ястреба. Наиболее впечатляющим был отряд "Равенство" — на его штандарте орёл и ястреб, соединясь крылами, обретали сходные размеры. Подобранные по росту кавалеристы этого, наиболее многочисленного отряда, и одеты были самым старательным образом одинаково, и лошади у них были одной и той же мышиной масти, и даже гладко выбритые серые лица глядели похоже.
Мощное войско, заполняя проём моста, спешило навстречу и мимо Тинча.
Он терпеливо разглядывал каски с высоченными гребнями и тускло-желтые кирасы. Из-под зелёных плащей далеко назад выступали ножны палашей — "свинорезов", как их называли сами келлангийцы. Батарея за батареей проходили орудия: новейшие, безоткатные и скорострельные пушки на стальных лафетах и гаубицы — на деревянных, одна за другой катились пузатые мортиры, ползли повозки с высокими, окованными железом колесами, груженные боезапасом, снаряжением и провиантом, попыхивали походные кухни, шагали крепкие толстоногие кони. На повозках бились в "скат" и "врать не надо!" красавцы-ездовые, следом за ними тяжеловесные гренадеры и молодцы-стрелки угрюмо подминали сапогами дорогу; широкие тесаки и гранаты в особых мешочках оттягивали пояса. За ними вновь шла кавалерия — офицерские эскадроны, всадники в темно-зелёном с золотыми ремнями, в седлах с высокой задней лукой. Кресты из четырех ромбов, красные и чёрные древки пик, эполеты и султаны, карабины и пары пистолетов в кобурах у сёдел… и снова — впряженные попарно лошади, зачехленные пушки на складных лафетах, фуры и зарядные ящики, гренадеры — колышущимся строем, глядя вперед, в спину друг другу, не пытаясь прикрывать раздираемые утренней зевотой рты, словно быки на закланье, придерживая ремни длинных ружей, задевая зелёными, с синими отворотами рукавами болтавшиеся на поясе гранаты. Кое-где показывались и коричневые и чёрные тагркосские, и синие чаттарские мундиры. Бешеная Авока рвалась из-под моста и дышала паром, широким разливом уходила в море. Отряд за отрядом спускался на дорогу на Бугден.
Тинч миновал долгий мост, увернулся от лошадиного крупа и соскочил на обочину. Теперь бы ему самое время было вновь свернуть за дюны.
В хвосте арьергардной когорты густой пар тянулся из бака разогретой полевой кухни. Дородный, с сонными глазами повар, вытянув трубочкой губы, покачиваясь в такт движению, дул в поднесенный ко рту черпак. Другой, костлявый, нарезал большие круглые хлебы и бросал куски по корзинам. Тинч нащупал в кармане "жерновки".
Костлявый понимающе кивнул, забрал монеты и выбрал ломтик из нарезанного. Тинч, зная цену деньгам, замотал головой и указал на целый хлеб. Келлангиец, хмыкнув, бросил ломтик в корзину, вытер рукавом потный лоб и не спеша продолжил работу. Повозка двигалась. Тинч шёл рядом, ещё ожидая, что ему, если и не дадут того, о чем он просит, то, по крайней мере, вернут деньги. С соседней повозки его окликнул один из ездовых. Другой, с перевязанной головой, ласково улыбаясь, поманил пальцем.
— Мне целый хлеб, целый! — повторил Тинч. Повар погрозил ему ножом. Солдат с соседней повозки спустил ноги, готовясь спрыгнуть, его напарник по картам тянул с плеча ружье…
— Эй! Эй!
— Поди сюда, умник! — окликали Тинча.
Тогда он, рассвирепев, рванул на себя весь мешок! Вот так вам! По-тагрски!
Дородный поперхнулся, костлявый пронзительно закричал, замахиваясь, лошади споткнулись, хлебы покатились на дорогу.
На повозках взревели, швыряя карты. Спереди оглянулись верховые. С хлебом под мышкой Тинч бежал к дюнам. Давно он так не бегал!
Сзади грохнул винтовочный выстрел и пуля шмыгнула мимо. Пугают, решил он. Другая пуля срезала ветку астрагала поодаль.
Странно, но он не ощущал никакого страха, не слышал и свиста пуль, как будто бы и не он сейчас, петляя и подскакивая словно заяц, мчался по песку, толкая его назад одеревенелыми, чужими ногами… Внезапный холодок меж лопаток заставил его метнуться вправо, и в следующее мгновение сильный толчок в левый бок повалил его за дюну.
Перекатившись через песчаный гребень, Тинч залёг, наблюдая за дорогой.
Никто не преследовал его. Походная кухня въезжала на мост, верховые, убрав карабины, следовали в своём строю. С повозок оживленно перекликались; кто-то, насвистывая, бренчал на келлангийской гитаре.
Тинч оглядел себя. С левым боком всё было в порядке. Показалось? Подобрал и отряхнул от песка добытую ковригу…
— Эт-то кто здесь так шумит? — услышал он внезапно.
2
Они увидели друг друга. Медленно приближаясь, пригибаясь, приговаривали:
— Ах ты, тагрская вонючка, пожиратель чеснока…
— Элтэшка, саранчук черномазый…
Ухватив друг друга за шею, пошли по кругу, глядя глаза в глаза:
— Ах ты…
— Ух ты…
Тинч давил противника сверху, но тот, маленький и ловкий как кошка, вывернулся из-под ладони и подсёк его снизу.
Хлеб и чёрный плащ полетели в разные стороны, двое мальчишек, пыхтя и фыркая, покатились по песку. Внезапно, более изворотливый Пиро выскользнул из рук товарища.
— Погоди, Тинчи! — крикнул он.
— Тьфу ты! — сказал Тинч, усаживаясь на песке. — Откуда ты здесь? Что ты делаешь? Куда
