— Даа…
— Бывает же…
— За старшего брата, значить, ты и пошёл.
— Он моложе меня, — устало сказал Гаор. — На три года. Только он наследник, а я бастард.
— А мать? — спросил кто-то в наступившей тишине. — Она-то чего?
— Я и не помню её, — Гаор сглотнул вставший опять в горле комок. — Меня в пять лет отец у неё забрал, больше я её не видел, даже имени её не знаю, может, и нет её уже, а может, и жива. Не знаю.
Он замолчал, и наступила тишина. Почему-то, он ещё не знал почему, но они как-то иначе говорили о семье. Не понимали, что не мать, а отец главный, старшинство считали по годам.
Тишину вдруг нарушил вопль. Кричали где-то дальше и от боли. Гаор вздрогнул.
— У блатяг это, — сразу объяснили ему.
— Ништяк, нас не касаемо.
— Ребя, а никак жрачку везут.
— Ладно, Рыжий, потом доскажешь.
Тут и он услышал приближающиеся визг и лязганье железных колёсиков по цементному полу. В коридоре у их решётки появился надзиратель в мундире без знаков различия, но с зелёными петлицами, постучал дубинкой по решётке.
— Старший, подготовь камеру.
— Встать, — гаркнул, слезая с нар, Слон. — По четыре становись.
Седой легко соскочил с нар.
— С Чеграшом вставай, — бросил он через плечо Гаору, проходя вперёд, к Слону и ещё двоим.
— Я Чеграш, — дёрнул его рукав светловолосый и черноглазый парень.
До этого он молча лежал над ним на верхних нарах, свесив голову и слушая.
— Зима, Гиря, где вы?
— Да здеся.
Двое, примеченных Гаором в самом начале почти одинаковых парня, встали с другой стороны. Слон оглянулся на них и кивнул.
— Полный комплект, господин надзиратель, — загудел он.
— Эк ты по-учёному загибать стал, — засмеялся надзиратель, — ещё раз попадёшь, так и читать научишься.
— Это ежели приказ такой будет, господин надзиратель, — почтительно, но без подобострастия ответил Слон.
Надзиратель откинул решетчатую заслонку, сделав окно.
— Первая четвёрка. Подавай, — скомандовал он.
Слон бережно принял четыре кружки с дымящейся жидкостью и квадратную буханку, уже разрезанную на четвертушки.
— Вторая четвёрка, — командовал надзиратель. — Пошёл.
Гаор был в последней седьмой четвёрке. И когда Чеграш получил их паёк, первые уже доедали.
— Лопайте, — надзиратель захлопнул заслонку. — Чтоб когда вернусь, не ждать никого.
И пошёл дальше к следующей камере. За ним двое рабов в оранжевых с зелёным комбинезонах волокли тележку с кружками и буханками.
Взяв у Чеграша свою пайку, Гаор жадно глотнул горячей непонятно пахнущей жижи и впился зубами в хлеб.
— Однако наголодался ты, — покачал головой Чеграш. — Иди сядь, чтоб ровно ложилось. И не спеши, комом ляжет. Потом намаешься.
Гаор кивнул и побрёл к нарам, жуя на ходу. Сидя он допивал последние глотки. А допив, всё ещё сжимал кружку обеими ладонями, будто греясь.
— Давай сюда, — отобрал у него кружку Чеграш. — Вона идёт уже.
Надзиратель принял по счёту кружки и ушёл. Сыто отдуваясь, рабы разбрелись по камере.
— А вот случилось мне, братцы, — начал кто-то, — в Таргуйском отстойнике побывать. Так там, — рассказчик сделал паузу, и слушатели, видно, знавшие продолжение, заржали, подбадривая.
— Так там, — польщёно продолжил выделявшийся даже здесь своими лохмами и бородой мужчина, — так там мужики с бабами вместях!
— Врёшь! — подначили с верхних нар.
— А и не вру! На ночь по клетушкам разгоняет по отдельности, это да. А днём как с утра на прогулку всех выпустят, так и держат на дворе, а двор-то общий!
— Так двор, а не камера!
— А тебе что, может, и постелька нужна?
— С перинкой!
— Эй, паря, а ежли дождик?
— Так бабой и прикроешься, чуня!
Хохот гулял по камере. Невольно рассмеялся и Гаор. Седой одобрительно кивнул головой и повторил сказанное раньше.
— Выживешь.
— А надо? — вырвалось у Гаора.
— Обязательно надо, — твёрдо ответил Седой.
— Кто выжил тот и победил? — попытался улыбнуться Гаор.
— Это точно, — сказал слушавший их сверху Чеграш, — сам придумал?
— Нет, — честно ответил Гаор. — От хорошего человека услышал.
— Молодец, что запомнил, — улыбнулся Седой.
— Людей слушать надо, — согласился лежавший рядом с Гаором Зима. — Я вот когда из посёлка на завод попал, пропал бы ни за что, кабы не люди. А не малец ведь, работал уже, а на заводе другое всё. А заводского на поле выпусти, он тоже враз не потянет.
Зима говорил медленно и обстоятельно, слушать его было легко. Да и по делу же.
Донёсся стук дубинки по решетке и голос надзирателя.
— Поверка. Старшие, приготовить камеры.
— Ща и пошабашим, — спрыгнул вниз Чеграш.
— По пять становись, — гаркнул Слон.
Гаор уже привычно встал рядом с Чеграшом.
Подошёл надзиратель и откатил дверь.
— Выходи. Первая — марш.
Привычно выполняя строевые команды, незаметно для себя Гаор выпрямился и подтянулся. Его выправка привлекла внимание надзирателя.
— Ишь ты, — хмыкнул он, — как на смотру.
Гаор открыл было рот, но тут же получил еле заметный пинок в бок от Чеграша и понял, что должен промолчать.
Пока надзиратель пересчитывал выведенных в коридор рабов, изредка сверяясь со своим списком, причем, как заметил Гаор, называя не номера, а клички, хотя в списке — он прищурил глаза, вглядываясь — да, стоят номера, двое других надзирателей быстро обыскали камеру. И в камеру их запускали, так же быстро и умело обыскивая.
С лязгом задвинулась дверь, и надзиратели пошли дальше.
— Ща они блатяг бить будут, — сказал Чалый.
— За что? — не удержался Гаор.
— А там голозадые все, шебаршатся долго, — хохотнул кто-то.
Про волосатые задницы Гаор слышал ещё от училищных сержантов, и считалось это серьёзным ругательством и даже оскорблением, а вот "голозадый"… — что-то новенькое. Хотя… додумать он не успел.
— Старший, принимай.
У их камеры стоял надзиратель, а рядом с ним опять нагруженная тележка. Через то же окошко Слон принимал стопки тёмных одеял и быстро раздавал их по четвёркам.
— Всем дрыхнуть, понятно? И чтоб выть не вздумали. Шкурой ответишь.
— Понятно, господин надзиратель, — ответил уже обтянутой мундиром спине Слон.
Как и остальные, Гаор лёг, завернувшись в шершавое и показавшееся очень тёплым одеяло. Многие заворачивались с головой, но ему Седой сказал.
— Лицо не закрывай, а то лоб натрёшь.
— Понял, спасибо, — ответил Гаор.
— Не за что, — усмехнулся Седой.
А Зима откликнулся уже сонным голосом.
