— Поедем на Оу-Токне! — воскликнула она. — Ты будешь жить вместе с нами. Мы ведь можем взять его с собой? — обратилась она совсем по-детски к своему суровому мужу. Но Яшма сказал:
— Когда я по-настоящему овладею искусством магии и стану достойным своих учителей и достойным твоей похвалы, госпожа, я охотно приеду и охотно буду служить тебе.
Все оценили галантное поведение Яшмы, все, кроме Геда. И хотя он присоединил свой голос к общему хору похвал, сердце его снедала черная зависть. «Я бы сделал все гораздо лучше», — говорил он себе, и радость этого вечера вдруг куда-то ушла.
В ту весну Гед почти не виделся с Виком и Яшмой, так как они, закончив учение, теперь проходили курс под руководством Магистра Этикета в уединении Волшебной Рощи, куда не смел ступать ни один ученик. Сам Гед жил в Главном Доме, упражняясь с помощью магистров во всех видах колдовства, практикуемых волшебниками, которые, сделавшись магами, еще не имеют права носить посох. Они учились вызывать ветер, изменять погоду, отыскивать разные предметы, учились искусству наводить чары, колдовать, петь, пересказывать предания, разбираться в травах и знахар-ствовать. По ночам, в своей одинокой келье, где вместо светильника или свечи горел над книгой шарик наведенного света, он читал Поздние Руны и Руны Эа, которыми пользуется Высокая Магия.
Все эти знания давались ему легко, и среди учеников постоянно ходили слухи о том, что в очередной раз кто-то из Магистров сказал, что парень с Гонта самый одаренный из всех, кто когда-либо учился в Школе на Роке. Судачили и об отаке, говорили, что это преображенный дух и что это он нашептывает Геду разные премудрости. И еще рассказывали, будто ворон Неммерля приветствовал Геда как будущего Верховного Мага. Независимо от того, верили ученики этим слухам или нет, им нравился Гед, а большинство мальчиков восхищались им и готовы были идти за ним куда угодно. В тех редких случаях, когда на него находило настроение, он присоединялся к ним и затевал шумные веселые игры. Но обычно он был поглощен занятиями и держался высокомерно и отчужденно. Вик теперь всегда отсутствовал, а других друзей у Геда не было, да и вряд ли он в них нуждался.
Ему было всего пятнадцать лет, слишком мало, чтобы постичь высокое искусство магов, которым вверен посох. Однако он так легко усваивал науку иллюзий, что Магистр Превращений, сам еще молодой человек, скоро стал заниматься с ним отдельно от остальных и много ему рассказывал об истинной Магии Воплощений. Он говорил, что если нет иного выхода и приходится изменять какой-нибудь предмет, его необходимо переименовать на то время, пока действуют чары, и толковал ему, как магия влияет на имена и природу вещей, окружающих заколдованный предмет. Он предупредил его, что Превращение таит в себе опасность, особенно если облик меняет волшебник, который запросто может стать жертвой собственного колдовства.
Введенный в заблуждение уверенностью мальчика в том, что он все может понять, молодой учитель стал посвящать его в тайны, знать которые не положено ученику его возраста. Он открыл ему Первый, а затем Второй законы Большой Магии Превращений и дал прочесть Книгу Воплощений, притом без ведома мага. Это был опрометчивый поступок, но учитель совершил его без дурного умысла.
Гед теперь занимался еще и с Магистром Заклинаний. Это был суровый человек в летах, ожесточенный самим характером своего искусства, не признающим иллюзий. Он мог вызывать такие энергии, как свет, тепло, силы, управляющие магнитом, а также силы, которые человек воспринимает как вес, форму, цвет, звук, то есть все то, что черпается из огромной вечной энергии Вселенной и что никакое человеческое колдовство или расточительство не в состоянии истощить или вывести из равновесия. Поскольку заклинания прорицателей погоды и магов морских стихий были уже известны его ученикам, в его задачу входило растолковать им, почему настоящий волшебник использует эту магию только в случае крайней необходимости. «Вызывая земные силы, ты всякий раз преобразуешь землю, частью которой ты являешься», — повторял он. Он говорил, что дождь на Роке может отозваться засухой на Осскиле, а штиль в Восточном Пределе — принести бурю и разрушение на Западе, если не знать твердо, чего именно ты добиваешься.
Гед знал, что заклинания живого и неживого в этом мире, воскрешения духов мертвых и обращения к Невидимому — это вершина искусства и предел возможностей магов. Магистр редко говорил об этом. Один или два раза Гед сделал попытку вызвать его на разговор об этих высоких тайнах, но Магистр молчал, глядя на него таким долгим мрачным взглядом, что Геду стало не по себе и он больше не заводил об этом речь.
Временами он чувствовал себя неловко, даже занимаясь менее серьезным колдовством, которому учил его Магистр. В Книге Познаний ему иногда попадались руны, которые почему-то были ему знакомы, хотя он не помнил, в какой именно книге он видел их прежде. Так, однажды он нашел несколько фраз, которые требовалось произнести при заклинании, но он не мог заставить себя их повторить: они будили в памяти воспоминания о тенях в темной комнате, тянущихся к нему из угла двери. Он торопливо отгонял от себя эти мысли и шел дальше. Он убеждал себя, что эти приступы страха перед непонятным были порождены его неведением. Казалось, чем больше он будет знать, тем меньше он будет бояться. А потом, когда он станет настоящим волшебником, бояться ему будет нечего, просто нечего.
Шел второй месяц лета, и вся Школа вновь собралась в Главном Доме сразу на два праздника — Лунной Ночи и Долгого Танца, которые в этом году совпали и праздновались две ночи подряд, что случается раз в пятьдесят два года. Всю первую ночь, самую короткую из ночей полнолуния, в полях звучали флейты, а на узких улочках Твила горели факелы, грохотали барабаны и песни плыли над залитым лунным светом заливом.
С восходом солнца рокские сказители запели длинную «Песнь о Деяниях Эрет-Акбе». В ней говорится о том, как были воздвигнуты белые башни Хавнора, и как Эрет-Акбе, покинув древний остров Эа, отправился в странствие по всем островам Архипелага и его четырех Пределов, и как на самой далекой окраине Западного Предела, у выхода в Открытое Море, он повстречался с драконом Ормом и теперь кости его покоятся в разбитой кольчуге, рядом с драконьими костями на берегу пустынного Селидора, а его меч, водруженный на самую высокую башню Хавнора, вспыхивает красным огнем каждый раз, когда солнце садится над Внутренним Морем. После того как песня была спета, начался Долгий Танец. Горожане, магистры, школяры, фермеры, все вместе — мужчины и женщины — танцевали всю ночь напролет в теплой пыли дорог, спускающихся к берегу. Под грохот барабанов, визг волынок и пение флейт они, танцуя, входили в море, освещенное полной луной, и волны заглушали музыку. Когда на востоке рассвело, они по тропинкам поднялись наверх, но теперь барабаны молчали, слышался только то тихий, то высокий голос флейты. То же самое происходило на всех островах Архипелага — все танцевали один и тот же танец под одну и ту же музыку, как бы связывая воедино разделенные морем острова.
