— Тебе надо как следует поговорить с ним и объяснить, почему мы делаем то, что ему не нравится.
Она кивнула:
— Завершим трапезу как подобает, и я поднимусь к нему. Не стоит привлекать внимание к мелким семейным дрязгам.
Гай Брогау невольно дернул уголком рта. Он никак не мог заставить себя смотреть на пренебрежение, на каждом шагу выражаемое ему дьяволенком Баккара, как на милые мелкие внутрисемейные неурядицы. Даже Рутгер в отношении к нему не позволял себе ничего подобного. Щенку, да и его роскошной мамаше, к которой он вовсе не был равнодушен, время от времени следовало напоминать, чьими пиками держится трон.
— Итак, Ваше Величество, вы хотели бы продолжить с того места, на котором остановились в прошлый раз?
— С большой охотой, мэтр Эйбисс. Мы говорили о действующей денежной системе.
Учитель глянул в свои заметки:
— Верно. У вас прекрасная память, сир.
— Меня интересует предмет.
— Благодарю вас. Итак, — повторил он, делая по привычке два шага в одну и затем два — в другую сторону на пятачке, свободном от книг, манускриптов, астролябий, склянок, некоторых весьма вонючих, и всей прочей атрибутики «ученого места». Пятачок этот был отведен специально, чтобы мэтр Чибисе Уолдон мог на нем расхаживать, ибо подобно Аристотелю он предпочитал рассуждать на ходу. Его имя означало «бездна», и Рэндаллу нравилось думать, будто это — «бездна» полезных знаний, предоставленная специально в его распоряжение. — Итак, самой мелкой монетой является так называемая медная йола, именуемая также ломаной йолой, потому что она практически обесценена и на нее вы ничего не купите. Годится разве что милостыню подать. Поименована она так в народе за то, что на реверсе у нее традиционно выбито грубое изображение святой заступницы Йолы с младенцем на руках. Фактическое хождение денежной массы обеспечивается серебряной боной. Рисунок на реверсе представляет колосья хлеба и гроздь винограда, символизирующие достаток. В бонах осуществляются расчеты за выполненную работу и начисляются налоги. Одна бона номинально эквивалентна сотне йол, но реально ценится выше. Учитывайте это, если вам придется покупать себе кусок хлеба, сир.
— Мэтр Эйбисс, — донеслось из огромного деревянного кресла, куда Рэндалл для удобства напихал мягких подушек и теперь фактически там жил, — мне доставляет удовольствие, когда Величеством меня называет граф Хендрикье. Мне приятно напоминать ему об этом. Но вас это не касается. Вы могли бы звать меня по имени.
Он был высоким тощим стариком в когда-то бордовой, а теперь — темно-коричневой рясе, из которой любое неосторожное движение исторгало облачко пыли. Вообще Рэндалл заметил, что с некоторых пор из дворца исчезли все толстяки, кроме разве что поваров, кому собственная худоба послужила бы дурной рекомендацией. Наверное, Ханне полнота казалась неэстетичной, а может, напоминала ей о Касселе и о его способности подавлять одной лишь внешней массой. Рэндадл в глубине души сожалел о них: толстяки были ему симпатичны. Но Эйбисс Уолдон был то, что надо.
— Есть еще золотая монета, именуемая радой, эквивалентная тысяче бон. Поскольку стоимость ее чаще всего превышает стоимость имущества налогоплательщика, в хозяйственных расчетах она не используется. В радах оцениваются недвижимость, земля и предметы роскоши, породистые кони и ювелирные изделия. Помимо обычной рады, в ходу есть еще королевская рада, на реверсе которой отчеканен профиль царствующего монарха. Королевская рада царствующего монарха, называемая иногда килобоной, ценится дороже обычной и составляет одну тысячу двадцать четыре боны.
— Когда я смогу чеканить собственную монету?
— Когда будете сами подписывать свои указы. Я имею в виду — без визы регента.
Комната была полна рассеянным мягким светом. Нигде, во всем мире Рэндалл не чувствовал себя уютнее. Даже спальня казалась ненадежной, тая в темных углах, в складках драпировки угрожающие намеки. Те, кто входил в его спальню, обычно не ждали ни приглашения, ни разрешения. Они механически и безлико исполняли свои обязанности. Они не были его людьми, хотя так назывались.
Рэндалл помолчал в своем кресле, подтянув колени к самому носу и обвив их руками.
— Мэтр Эйбисс, к кому король может обратиться за помощью?
Тот задумался. Разгоравшееся солнце, розовым светом сочившееся в окно, сделало его кожу младенчески нежной и почти прозрачной, превратило редкий седой волос на голове в серебристый пушок львинозуба.
— Прежде всего, к верным рыцарям и баронам.
— — Исключено. На них не написано. Сдадут сию же минуту.
— Так… — Старик посмотрел на Рэндалла, как тому покачалось, с сочувствием. — Тогда, если короля не смущает большая кровь, он может обратиться прямо к народу с просьбой защитить его от произвола баронов. Что тогда будет, уму непостижимо. Но, надеюсь, это не наш случай?
Из кресла донесся тяжелый вздох.
— Я не знаю, кем был мой отец, мэтр Эйбисс. Но разве я — чудовище?
— Граф Хендрикье тоже не похож на чудовище, сир.
— Мне казалось, мы договорились и ты зовешь меня Рэндаллом. Нет, разумеется, Брогау — не чудовище. Он просто в высшей степени практичный человек. Со всеми вытекающими последствиями.
— Мне кажется, он радеет о вашем благе, сир.
— Почему, мэтр Эйбисс? Почему не Рэндалл? Тот опустил глаза. Он был мягкий и беспомощный, и это было невыносимо.
— Я не могу… сир.
— Для этого нужно как минимум выйти из дворца, — с сокрушенной миной констатировал Рэндалл. — И даже если так, сколько подданных поверят, будто вопящий на площади мальчишка — их Богом данный король?
— Ах вот ты где! Я же велела тебе ждать в твоей комнате. Думаешь, у меня есть время бегать и разыскивать тебя по дворцу? Королю к лицу самодисциплина. Мэтр… Эйбисс?.. оставьте нас одних.
Учитель поклонился ей с той неловкостью, какая всегда нападала на него в присутствии королевы.
— В заключение нашей беседы, — застенчиво сказал он, — позвольте напомнить, что путешествовать в наших краях лучше в теплое время года, когда расцветает земля.
Королева-мать подождала, пока на лестнице стих стук его сандалий.
— Я пришла поговорить с тобой, — она сделала над собой явное усилие, — о графе Хендрикье.
Рэндалл подавил зевок.
— Я долго ждал. Этот разговор ты обещала мне три год назад, если не ошибаюсь? Теперь это несколько неактуально, ты не находишь? Все глупости, какие ты могла сделать, ты уже сделала.
Мать поджала губы. В темном от времени деревянном кресле она выглядела изысканной, как редчайшая орхидея.
— Ты должен понимать. Если бы я не выбрала среди баронов самого сильного, такого, чтобы он мог держать в узде всех прочих, нас с тобой мигом оттеснили бы от власти.
