— О боги, как я люблю это место! — воскликнул Локки, нетерпеливо постукивая пальцами по коленям. — Порой мне кажется, весь наш город возник лишь потому, что богам нравится воровство само по себе. Смотрите: карманники крадут у простых людей, торговцы обчищают всякого, кого сумеют одурачить, капа Барсави грабит воров, а вместе с ними и горожан, мелкая знать наживается за счет всех и каждого. Что же до герцога Никованте, он со своей армией выдавливает последнее дерьмо из Тал-Верарра и Джерема, не говоря уже о собственных подданных.
— Выходит, что мы грабим грабителей, — вмешался Жук. — И при этом делаем вид, будто работаем на вора, который ворует у других воров.
— Прелестная картинка получается, не так ли? — усмехнулся Локки. — Знаешь, парень… рассматривай то, что мы делаем, как некое скрытое налогообложение аристократов, у которых слишком много денег. Э, вот мы и приехали!
Возле «Скромного жилища» был устроен добротный просторный причал с дюжиной швартовых кнехтов, в данный момент совершенно свободных. К набережной, возвышавшейся над уровнем воды на десять футов, вела широкая каменная лестница и мощеный пандус для грузов и лошадей. На краю причала друзья увидели Кало Санцу, одетого ничуть не лучше, чем они сами. Рядом с ним мирно стояла кобыла Кроткая.
— Эй, какие новости? — крикнул, помахав рукой, Локки. Жеан тем временем плавно и уверенно приближался к пристани: сначала их разделяло двадцать ярдов, затем десять, и вот уже баржа с легким скрежещущим звуков скользнула бортом по каменному бортику.
— Гальдо доставил все необходимое в гостиницу. Это Бушпритовый номер на первом этаже, — прошептал Кало, наклоняясь, чтобы закрепить швартовы на кнехте.
Смотреть на него было одно удовольствие: золотисто-смуглый загар, копна иссиня-черных волос, безупречная гладкость кожи, нарушаемая лишь тонкой сеточкой мимических морщинок вокруг темных глаз — от частого смеха (хотя те, кто близко знал близнецов Санца, сказали бы, что от глупой и зловредной ухмылки). На этом благообразном лице, подобно боевому кинжалу, выдавался невероятно острый и крючковатый нос.
Справившись со швартовами, Кало достал из кармана и бросил Локки тяжелый железный ключ с прикрепленной кисточкой из красно-золотых шелковых нитей. Номера в «Скромном жилище», как и во всякой приличной гостинице, были снабжены запирающими блоками с часовым механизмом. Выполненные в виде плоской коробочки, они помещались в особые ниши, достать из которых их могли лишь сами владельцы гостиницы при помощи хитрых методов. Запоры менялись всякий раз, когда въезжал новый постоялец, а он получал соответствующий ключ. Учитывая, что все несколько сотен коробочек внешне ничем не отличались друг от друга и хранились в специальной гостиничной стойке, предполагаемым ворам абсолютно не имело смысла снимать оттиски ключей.
Подобная система давала Локки и Жеану возможность быстро и незаметно переодеться в номере, что вполне соответствовало их планам.
— Замечательно! — воскликнул Локки, ловко перепрыгивая на причал. Жеан, вернув шест Жуку, последовал за товарищем. — Войдем же внутрь и выйдем уже уважаемыми гостями из Эмберлина.
Локки с Жеаном пошли к гостинице, а Кало двинулся к барже, чтобы помочь Жуку с лошадью. Хотя белоглазая скотина стояла совершенно спокойно, не проявляя ни малейших признаков страха, она вполне могла создать проблемы при погрузке на баржу — именно в силу отсутствия инстинкта самосохранения. После нескольких минут совместных осторожных подталкиваний и подтягиваний им удалось водрузить животное на палубу, где оно и осталось стоять, как случайно ожившее каменное изваяние.
— Удивительная тварь, — заметил Кало. — Я зову ее Препоной. Если угодно, можешь использовать ее в качестве стола или подпорки.
— Меня от этих животных мороз по коже продирает, — передернул плечами Жук.
— Ой, не знаю, — покачал головой Кало. — Меня так от них продирает не просто мороз, а жуткий мороз. Только неопытные новички и полные недоумки соглашаются иметь дело с Кроткими лошадьми. Впрочем, наш эмберлинский торговец как раз из таких.
Обсудив эту тему, Кало и Жук застыли в молчании. Шли минуты, а они все так же неподвижно стояли под жаркими лучами южного солнца. Со стороны могло показаться, что команда баржи терпеливо дожидается пассажира, который должен выйти из «Скромного жилища».
Прошло еще немного времени — и пассажир действительно появился на набережной, спустился по ступенькам причала и деликатно покашлял, чтобы привлечь их внимание. Это был Локки Ламора собственной персоной, но изменившийся до неузнаваемости: волосы гладко зачесаны назад и уложены с помощью розового масла; грим на лице заострил скулы и сделал щеки более впалыми; глаза скрылись под очками в оправе из черного перламутра, отблескивающими серебром на солнце.
Теперь на нем был черный жесткий кафтан эмберлинского покроя — тесно облегающий в груди и свободно расходящийся от пояса, скупо отделанный серебряными нашивками. Талию охватывал двойной кожаный ремень с блестящими серебряными пряжками. Из-под воротника спускался черный присборенный шейный платок из тончайшего шелка, заложенный в три складки, которые теребил горячий ветер. Икры обтягивали серые чулки с серебряными стрелками, на ногах были туфли из акульей кожи — на высоком каблуке, с пучками черных атласных лент. Выглядело это весьма нелепо, словно к ступням прилепились какие-то фантастические тепличные цветы. Каморрское солнце отнюдь не испытывало снисхождения к сему наряду, рассчитанному на куда более северный климат — на лбу Локки уже выступили мелкие капельки пота, блестя, как крошечные бриллианты.
— Меня зовут Лукас Фервит, — произнес Локки ровным невыразительным голосом, лишенным привычных модуляций. Сейчас в его речи прорезался легкий намек на резкий вадранский акцент, вкрадчиво проникающий в естественный каморрский выговор, словно разные слои в коктейле — один в другой. — На мне одежда, которая через несколько минут насквозь пропитается потом. Я настолько глуп, что путешествую по Каморру без всякого оружия. И к тому же, — добавил он с неожиданным сожалением в голосе, — я абсолютно вымышленный персонаж.
— Примите мои соболезнования, мастер Фервит, — ответил Кало. — Может быть, вас утешит тот факт, что лодка и лошадь готовы к вашему большому выезду.
Локки осторожно спустился на борт баржи, покачиваясь на ходу, как человек, который долгое время провел в море и отвык от неподвижности под ногами. Прямая спина, скованные движения… Он носил манеры Лукаса Фервита, словно еще один незримый предмет одежды.
