Алин сгорбилась, не отрывая рук от лица. Вдруг и впрямь сделает что-то с собой. Но было невыносимо тяжело сидеть с ней в этом молчании. Пойду, решила я, ненадолго.
Меня опять не пустили. Тогда я потребовала вызвать Вентнора. Рослый стражник глянул на меня с недоумением, но вошел в покой.
Вначале я Вентнора и не узнала. Он выглядел еще хуже, чем после тех трех голодных дней в возке, когда мы ждали появления признаков морны. Глаза у него запали, кожа обтянулась на скулах, побледневшие губы были плотно сжаты. Вентнор взял меня за плечо и отвел дальше по коридору.
— Что случилось? — спросил он усталым, будто мертвым голосом, и мне вдруг стало отчаянно стыдно: он же, наверно, с того утра глаз не сомкнул, а я… И я сказала не то, что собиралась сказать:
— Иди, отдохни, Вентнор, я сменю тебя.
Его губы дернулись, будто он пытался улыбнуться:
— Куда я пойду… от нее? Не надо, Эгле.
— Но я!..
— Нет, Эгле, — он качнул головой.
Напрасно я пришла сюда. И напрасно потревожила смертельно уставшего человека. Может, они не доверяют мне? Но этого я спрашивать не стала.
— Как она сейчас? Боско говорил — лучше…
— Да, лучше, — тихо отозвался он. — Но слаба еще. Ты не обижайся, Эгле… пойду я.
Я кивнула, и он скрылся за дверьми покоя. Стражник покачал головой:
— Нет покоя человеку, надо же…
Не меня ли он имел в виду? Я пошла прочь, ощущая себя затерянной, бесконечно чужой и слабой. Видно, не суждено мне счастья в Ратанге…
Дверь нашего покоя была приоткрыта. Неужели я забыла примкнуть, уходя? Или приходил кто-то? Я шагнула на порог и замерла. Алин не было.
Ей пришлось долго ждать, прежде чем двери открылись и из покоя вышла Танис. Одна преграда с пути убрана, остается Вентнор. Но тут она услышала:
— Вентнор пусть спит. Сиделку пришлю.
Алин ощутила некое подобие радости. Танис ушла. Переждав немного, Алин вышла из-за поворота коридора, подошла к стражникам и, опустив голову, так что волосы скрыли лицо, глухо проговорила:
— Меня Танис прислала.
К ее счастью, факел был за спиной, да и стражники не очень приглядывались. Они молча уступили дорогу.
Странница спала, до подбородка укрытая одеялом. на столике у постели теплился ночник. В углу на скамье, уткнув лицо в локоть и неловко подогнув ноги, лежал Вентнор. На всякий случай Алин вгляделась — нет, не шевелится, спит.
Она присела на край постели и долго, чуть усмехаясь, смотрела в лицо спящей. Сестра?.. Хозяйка?.. На поясе у Вентнора кинжал, его легко вынуть. Покончить одним ударом. И другим ударом — себя. Или лучше подождать, пока сбегутся? Не дождется, Вентнор прикончит… Ладно.
Мигнул ночник, метнулась тень по лицу Странницы. и Алин стремительно склонилась к ней: почудилось? нет, глаза открыты, блеснули в свете ночника. Темные, глубокие, нездешние…
— Эгле?.. — слабым голосом спросила Странница, и Алин почувствовала странное облегчение от того, что та ошиблась.
— Нет, — сказала она с усмешкой. Странница молчала.
— Пришла поблагодарить, — проговорила Алин сквозь зубы, не отрывая от нее глаз. — За непрошеное твое милосердие. Слышишь?
Странница не отвечала. Блестящие темные глаза ее скользнули взглядом по Алин и остановились на чем-то за ее спиной.
— Пожалела меня? — шептала Алин. — Я тоже жалею. Жалею, что не добила тебя тогда, ночью. Достали бы вы меня сейчас…
— Глупенькая, — утомленно проговорила Странница и вдруг протянула руку к ее лицу. Алин перехватила эту руку, отвела, чувствуя, как подступают к глазам непонятные слезы.
— Конечно, глупенькая! — бросила она зло. — Помедлила тогда. А впрочем, и сейчас не поздно… Плохо ты хранишь Ратангу, Хранительница! Такого врага пожалела.
— А что ты можешь сейчас сделать Ратанге?
— Тебя убить могу!
Странница прикрыла глаза. Алин вдруг почувствовала себя бессильной. Ну что надо сделать с этой женщиной, чтобы довести ее до ярости?!
— Зачем ты меня спасала? — наклонилась она ниже. — Зачем?
Губы Странницы дрогнули:
— Жалела.
— А тех, преданных мной, не жалела? Мертвым милосердие ни к чему, да? А родичей их, у которых на глазах ты меня о смерти спасла — не жалела?!..
Странница рывком приподнялась, и в глазах ее вспыхнул такой гнев, что Алин умолкла.
— Твоей кровью их не воскресишь! Тебе умереть было бы легче, чем раскаяться, знаю. Так вот — не умрешь! Родичам еще в глаза глянешь…
Она тяжело упала на подушки.
— Раскаяться! — Алин через силу рассмеялась. — Вот выйду сейчас из Дома, скажу первому встречному, кто я — думаешь, закон его удержит?
— Делай, как хочешь, — тихо сказала Странница. — От чужого кинжала я тебя защитить не могу. Жаль, так я хотела узнать, отчего мы похожи. Может быть, сестры…
— Ты бы хотела иметь такую сестру? — Алин облизала пересохшие губы. — Смешно это все, смешно…
— Так смешно, что у тебя слезы на глазах, девочка?
Странница погладила ее по руке.
— Глупости! — вздохнула Алин, но руки не отняла.
— Ты ведь тоже не можешь одна, девочка…
— Могу!
— Нет. Тебе тяжело сейчас, среди молчания…
Алин захотелось вновь, как тогда, на площади, закричать: "Не хочу твоего милосердия!", но тут Странница, замолчав на полуслове, обхватила Алин, будто пытаясь заслонить. Алин обернулась. Над ними стоял Вентнор. Лицо у него было страшное.
— Ты… — процедил он сквозь зубы, глядя на Алин, — что тебе нужно здесь?
— Все в порядке, Вентнор, — ласково сказала Странница, не выпуская Алин. — Я хочу пить.
— Сейчас, — он снял с полки питье. Алин молча высвободилась, отошла в угол. Странница долго пила, а Вентнор поддерживал ее. Потом он поставил чашку на столик и хотел отойти, но Странница взяла его за руку, и он покорно сел рядом.
— Откуда эта взялась? — спросил он шепотом, кивнув на Алин.
— Странница слабо улыбнулась:
— Она ничего плохого не сделала.
— Она тебя разбудила.
— Что ты, я сама проснулась…
— Помолчи, — умоляюще сказал Вентнор. — Танис велела тебе молчать.
— Хорошо, — Странница сильнее сжала его руку.
— Тебе больно? — догадался Вентнор.
— Нет.
— Больно, я же вижу…
— Нет, — повторяла Странница, не выпуская его руки. Они мгновенно забыли об Алин. Она постояла немного и вышла, побрела по коридору. И вскоре наткнулась на Боско.
— Вот чертовка! — высказался он почти восхищенно, хватая беглянку за плечо. — Мы с ног сбились, а она гуляет себе.
Алин ничего не ответила.
На рассвете пятого дня после суда я проснулась от странного звука. Будто над Ратангой кто-то дунул в гигантскую раковину. Звук был протяжный, чистый, тающий вдалеке.
