Дивное собрание ожидали великолепные верблюдицы, и каждая несла роскошные носилки из дорогих тканей и парчи. Подобные джинниям, и сумеречницам, и купальщицам в водоеме девушки звенели браслетами и с журчащим смехом передавали друг другу серебряные блюда с фруктами, пилавом и другими дивными яствами.
Абид тут же вспомнил, что провел четыре дня не жрамши и прячась по трюмам, и в животе у него заурчало.
И тут вдалеке заорали:
- Кармаааа-тыыыыы!.. Карматы! Спасайтесь, о правоверные!
От беготни и мчащихся коней поднялась кромешная пыль. Звон железа и топот нарастали. Абид ухватился за повод попытавшегося уплестись верблюда и потянул вниз большеглазую пушистую башку.
Орали уже который раз - и только единожды показались эти самые карматы. Всадники покрутились на покрытых редким кустарником всхолмьях, дали залп из луков - и дунули прочь. А чё им было делать - вокруг муравейного лагеря строем стояли куфанцы со щитами, и всякие стрелы тем куфанцам были вовсе нипочем.
А так все больше лошадей перегоняли в ложбинки всякие, попастись, а дурни из прислуги в штаны клали и орали с дикого перепугу.
Пыль оседала, верблюд успокоился и перестал мотать туда-сюда башкой. Теперь юноша ясно видел приближающуюся кавалькаду. Ух ты, и впрямь было на что посмотреть.
Джунгары из Движущейся гвардии рысили ровным строем по трое, одинаково приподнимаясь в стременах. Верх их панцирей брякал железными пластинами, а низ составляли пластины кожаные, с чеканными золотыми солнцами по краю. Под панцирь полагалась желтая кожаная рубаха с коротким рукавом, не скрывавшая роскошного кафтана из синего набивного шелка. А шлемы с наносниками, украшенные двумя перьями фазана на манер грозных рогов орикса! А кольчужные капюшоны! А изогнутые сабли и кожаные колчаны под снаряженные тугие луки! А прочные сапоги желтой же кожи! А нагрудники прекрасных гнедых коней, все брякающие золотыми подвесками!
Абид прослезился и почувствовал себя оборванцем. Страшно сказать, что он смог бы сделать на сорок дирхам в месяц - но о счастье попасть в Мутахаррик тулайа бедуинскому юноше вроде него и мечтать не приходилось.
Обернувшись к маджлису красавиц, Абид снова ахнул: пока он боролся с верблюдом, на коврах расцвело новое диво!
Нет, конечно, он слышал рассказы про женщин Сумерек: они не прикрывают лица, говорили старые шейхи, и носят мужскую одежду, когда сражаются. Непокрытые волосы - золото, кожа - как белое молоко лучшей верблюдицы. Груди их - холмы песка, а бедра подобны харранским таблицам. Вошедший к сумеречнице уже не посмотрит на смертных женщин - соитие с ними до того сладостно, что мужчина забывает имя матери. Рассказывали, что у прапрадеда Абида среди жен была одна сумеречная. Впрочем, про того же прапрадеда рассказывали, что он поймал в песках джиннию, и какую джиннию - гулу, и тоже взял в жены. А поскольку у пращура от смертных жен родилось тридцать сыновей, а от волшебных - ни одного, похоже, вкуса к обычным женщинам лаонка ему не перебила.
Но, видно, сейчас на берег высадились сумеречницы иной породы: они тоже не носили головного платка и распускали волосы до пят - но кудри их были черны, как ночь. Длинные одежды слепили глаза яркостью, а рукава свисали чуть ли не до земли.
А из-за широких поясов торчали рукояти мечей. Один справа, другой слева. Похоже, эти сумеречницы тоже умели сражаться как мужчины.
Главная из них - женщину устраивали и усаживали дольше всех, расправляя рукава и подсовывая подушки - села рядом с госпожой всех красавиц.
Абиду приходилось уже слышать, что для эмира верующих приобретена девушка умопомрачающей красоты, образованности и обходительности, и теперь он не сомневался, что на ковре в окружении невольниц сидит сама госпожа Хинд. Впрочем, госпожа не сидела, а вовсе даже и полулежала, опираясь на локоть, а над ней колыхались опахала из страусовых перьев.
От сладостного созерцания Абида отвлек острый укол между лопаток. От неожиданности и страха бедуин упал носом в землю.
Растянувшись мордой в ползучую травку, юноша услышал над собой нечеловеческий голос:
- Кто ты такой и что здесь делаешь?
Абид закрыл и открыл глаза. По стебельку между мелкими зелеными листочками ползла божья коровка.
- Отвечай! - рявкнул сумеречник.
Медленно оглянувшись, Абид увидел за спиной ноги гнедого коня. Сине-красные кисти нагрудника колыхались, как бахрома дорогого ковра.
- Можно, я встану, о господин? - осторожно поинтересовался юноша.
- Отвечай, - подозрительно тихо сказал сумеречник.
В спину опять уткнулось что-то острое и очень железное. Наконечник копья.
Божья коровка раскрыла красные в крапинку крылышки и зигзагом поднялась в воздух. С носа Абида капнул пот.
- Я... я из погонщиков верблюдов, о господин...
- Какого ты племени?
Вот так так. Какое бы назвать...
- Куда'а, господин.
Острие отошло от очень чувствительного места между лопаток. Завязавшиеся от страха кишки не желали развязываться.
Из-за спины страшно хихикнуло:
- Врешь, сволочь. При этих верблюдах состоят бану харб.
Точка между лопаток вспыхнула, и заледеневший Абид понял - сумеречник заносит копье.
- Ааааааааа! Помогите-ееееее! Я ни в чем не винова-аааааат!..
Голося, он поднырнул под брюхо верблюда и припустил к женщинам:
- Помоги-ииииите! Я правоверный! Помоги-ииите!..
Сзади глухо застучали копыта принявшей в галоп лошади. Абид бежал во все лопатки, а между лопаток леденело и чесалось.
- Помогии-ииите!
В глаза лил пот, за спиной грохотало, храпело и звенело мундштуком. Запнувшись о длинный стебель, Абид упал. Его тут же засыпало пылью и комками земли - коняга взрывала копытами траву и песок.
- Что происходит? - резко крикнули из спасительного далека.
Крикнули на родном человеческом языке.
- Карматский шпион! - отозвалась гулкая бронза сумеречного голоса.
- Я не... я не он... - Абид перевернулся на спину и теперь жалко отползал на локтях по рытвинам и мелким камням.
Коняга храпела, качались кисти на нагруднике, качалась длинная красная кисть под длинным блестящим стальным жалом. Копье целило ему прямо между глаз.
- Я не шпион... не шпион...
- Встань и подойди сюда, о юноша! - мягко пропел женский голос.
- Да, госпожа, да, о милостивая госпожа... - чуть не плача, Абид смотрел на острое страшное жало.
- Аки! Убери копье!
Копье тут же вскинули, лошадь крутанулась боком и потопала вперед. Абид не решился поднять глаза выше стремени.
