Впрочем, я не всегда принимала побои со слезами. Тем же летом я увидела его в коридоре рано утром. Он выскочил из спальни — весь взьерошенный, в семейных трусах-парашютах на своих кривых и волосатых ногах. Я не смогла удержаться! Детский стишок вырвался из меня пулей, вперемешку с безудержным смехом:
— "Вдруг из маминой из спальни, — хахаха! — Кривоногий и хромой!
Выбегает умывальник — ыыы-ыы… И качает головой)". Последнюю строчку я не дочитала, потому что меня начали бить по лицу и об стенку. Но я не прекращала смеяться, и мою радость ничто не могло отнять. Это была прекрасная импровизация: исключительно смешной момент, рожденный жизнью.
На Новый Год нас с сестрой избили за то, что в восемь вечера мы пытались взять несколько мандарин. Причина расправы: "Сначала надо поесть!". Надо ли говорить, что аппетит пропал начисто? Всё что на праздничном столе — не тронуто мной. Как много можно съесть разбитыми губами? И как вам наш Новый Год? Наш Дух гребаного, вашу мать, Праздника?!! Эн было три года, но даже у нее округлились глаза. Это было нелегко.
Бесконечный список идиотских запретов никогда не заканчивался, а лишь пополнялся с годами.
Нельзя убирать…
Нельзя делать перестановку ("Вот будет своя квартира — там и сделаешь!" — Значит у меня нет своего дома? И этот дом, выходит, не мой?).
Нельзя дотрагиваться до его вещей, даже если хочешь вытереть под ними пыль.
Нельзя болеть ("Пошла вон в свою комнату зараза ходячая! Нечего тут бациллы разбрасывать!").
Нельзя спорить и отстаивать свою точку зрения.
Нельзя спать с парнями, даже если тебе двадцать один год.
Нельзя ночевать в другом месте, даже если там компьютер, которого нет дома, и ты пишешь курсовую. (Потому что вдруг ты спишь там с парнями!).
Нельзя радоваться жизни.
Нельзя поступать по-своему, как нравится.
Нельзя хотеть (упаси Бог!) высокую зарплату — "Ты должна работать за гроши, потому
что ты, маленькое ничтожество, не стоишь и ста долларов в месяц"!
Когда тебя унижают — и не только он, но и любые другие люди — нельзя даже голову поднимать! А не то он при всех накинется на тебя с отборными ругательствами и унижениями.
Чтобы переставить письменный стол в своей комнате нужно его разрешение — а не то переставит назад. В переносе тяжестей мне всегда помогала только мама. Однажды в аналогичном споре, (когда я еще была маленькой и глупой, и думала, что разговоры могут чем-то помочь), я возмутилась: "Может мне ещё спрашивать в какой горошек носить трусы?!!!" На что получила ответ: "Да, я буду решать в какой горошек ты будешь носить трусы!", — при этом злое лицо папаши искривилось в подобии улыбки. Садиста насмешили, но это не значило, что он не мог ударить.
Ехать на экскурсию в Чернигов в восемь лет тоже запрещается. Поехал весь изокружок, и еще целый месяц после поездки все рассказывают о своих замечательных приключениях. Юлька и чёрная Люси так и сияют от счастья. Папа Люськи — настоящий негр, посол Судана в Украине. Гаврюша, Жаба, Оксанка, Майка и Поповы — брат с сетрой… Поехать бы с ними со всеми, но… меня же наказали. Да-да: за то, что мать с двухлетней сестрой в больнице. Температура Эн — тридцать восемь, но мама и не думает мешать моим планам. "Соберись и езжай", — говорит она по телефону. Я нарезаю бутерброды, наливаю чай в термос и упаковываю сумку… Краски, кисти, тёплая кофта… Всё готово — никаких проблем! Деньги за экскурсию тоже проплачены. Но у Бредди свое мнение на этот счет: мой пакет с едой грубо разбрасывается, а поездка отменяется. Он видите-ли не в настроении. В семье неприятности — а этого он терпеть не может. У него проблемы, и все должны быть наказаны! Всем должно быть плохо! А мать ещё просила его помочь мне со сборами, как же, жди! Избить, унизить и лишить радости куда проще, и главное — приятнее.
Поэтому у меня нет отца. Отцы — заботятся, защищают, учат своих детей полезным вещам. Целуют, обнимают, защищают от бед, врагов и обидчиков. Меня — никогда. Ни разу. Ничего из перечисленного. Это даже дико и невозможно представить. С любым мальчишкой, который бил меня на улице, разбиралась мама. Один такой скрылся в доме, за пару кварталов от нашего. А она расспросила соседей, нашла квартиру и позвонила его матери. С тех пор он боялся даже во двор к нам зайти. Этот меня даже дочерью не считал. Я всегда слышала: "Твоя дочь говно", "Твоя дочь отброс", "Твоя дочь мерзость", при этом набор генетических ляпов не оставлял сомнений, кто биологический отец. Перхоть, характерная некрасивая форма пальцев на руках и ногах, неприятный запах пота, ослабленный в моём теле женскими гормонами…
Брат бреди-крюгера по крайней мере дал своим дочерям внешность и материальный достаток. И хотя братья очень похожи, разница есть. Дядюшка Мойша в Новый Год наряжался ради Ляльки Дедом-Морозом, а наш "дед-мороз" бил по лбу за лишний, взятый без спросу кусок шоколадки.
Когда я смотрю на свою младенческую фотку, то вспоминаю, как меня брали его злые, костлявые руки. Я смотрю на свое серьезное выражение лица и помню, каким неискренним и фальшивым казались мне его притворные улыбки и сюсюканье. Кажется, что такое невозможно запомнить — но я же помню! Более позднее воспоминание еще чётче. Когда мне исполнилось три, во дворе после дождя разлилась огромная лужа. Выход из леса пересекла грязная канава, которую нельзя обойти. Нормальный человек посадил бы ребенка на руку, или на спину. Меня же брезгливо ухватили — как завшивленую, провонявшую собачонку (а не как родного ребенка) кончиками пальцев. Представляете, если вес тела держится на площади десяти пальцев, то какими железными гвоздями они должны впиваться в рёбра? Кроме того, меня держали под мышкой, а в мой бок впивалась придавленная ко мне игрушечная коляска, царапая и пачкая мне ноги. Меня взяли грубо, в охапку с другой вещью, и держали как предмет, причиняя мне боль и неудобство. Куда лучше вымазаться по колено в грязи, чем принимать такую помощь.
Была еще раздолбанная сестрой гитара. Лежала с разбитым корпусом и отломанным грифом — ПЯТЬ лет. Ее никто не ремонтировал, но когда я наконец её выбросила, состоялся скандал, сравнимый с ураганом Катрина в Калифорнии. Мне тогда было двадцать восемь. Да, точно. Мать защищала меня своим телом, но меня хватали через ее голову и били, били… Впрочем такие ограниченные побои не могли его удовлетворить. Тогда он залетел в мою комнату и начал вытаскивать из моих шкафов одежду. А потом, притащив ее в коридор, на моих глазах принялся рвать её руками на куски, наступать на неё ногами и, растягивая её ботинками от пола, превращать в тряпичную лапшу. Потом он как бесноватый топтал разорванные куски, а его слюна летела на стены. Он чуть не усрался, когда узнал, что по ошибке разодрал одежду Эн, которую я отдолжила поносить. Еще несколько дней Этот не мог успокоится и пытался кинуться на меня избить, сыпал оскорблениями и угрозами, которые было страшно слушать. Если рядом с тобой псих, то начинаешь опасаться за свою жизнь. Если учесть, что эта разбитая в щепки гитара была МОЕЙ еще со времен музыкального кружка, то вы поймете весь черный юмор происходящего.
