«Только один брильянтик, всего один брильянтик, – думал Нарцисс, – и я буду ездить на собственном „мерседесе“, а водителем из жалости найму Галочку, и пусть она только посмеет опоздать на работу!»
Дело в том, что водитель был немного влюблен в свою хохотливую, жизнерадостную и полногрудую хозяйку, которая все делала как-то легко и к которой при этом деньги прилипали словно сами собой.
«Надо же, – думал Нарцисс, – дураку досталось такое сокровище, дураку, который только и умеет, что ввязаться в какую-нибудь историю со многими неизвестными, или напиться, или заснуть прямо в гостях так, что мне приходится на своих плечах волочь его в машину и при этом делать вид, что я очень рад ему услужить».
«Вот если бы Галочка была моей, – мечтал он, – вот тогда…» Но тут он вдруг с ужасом осознал, что если бы судьба наконец повернулась к нему лицом и хозяйка заметила бы, какой он обходительный, то делал бы он тогда то же самое, что и Василий Петрович. Именно то же самое. От этого открытия он не перестал презрительно посматривать на самозванца, а его лицо стало еще более мрачным, словно все горести человечества обрушились на него мутной, тяжелой лавиной.
А Голова совсем не обращал внимания на водителя, потому что был одержим идеей окружить Горенку шлагбаумами, чтобы соседи их пугались, и не просачивались в село одному им известным способом, и не донимали горенчан.
На дороге, которая соединяла Горенку и пгт УЗГ, один новехонький шлагбаум был уже установлен, и Тоскливцу был отдан приказ находиться возле него неотлучно и никого из пгт УЗГ в Горенку не пускать. И три дня Тоскливец провел у себя дома в постели, потому что, пока Голова мечтал о том, что бдительный Тоскливец, как богатырь на дозоре, стоит возле шлагбаума и прогоняет ползущую нечисть, Тоскливец подлизывался к молоденькой Кларе, хотя при этом ему и в голову не приходила мысль о том, чтобы податься на ее подлые уговоры и снова совершить обряд бракосочетания.
Кончилось все тем, что какие-то доброхоты донесли Голове про то, что шлагбаум покинут, а Тоскливец волындается неизвестно где. Голова тут же отправился к своему подчиненному и накрыл того с поличным – Тоскливец заседал за столом и готовился накинуться на блюдо пончиков, к которым Клара готовила какао, от которого по уныло-осклизлому жилищу распространялся густой шоколадный запах: Клара в очередной раз собиралась попробовать вкусно накормить Тоскливца, чтобы потом немедля затащить его в ЗАГС – там у нее все было договорено и их ждали. Ей не было известно, однако, что Тоскливец обо всем догадался и готовился, как только блюдо с пончиками опустеет, сделать вид, что его вырубил такой крепкий сон, что он может только лежать в постельке возле своей возлюбленной и нежно побулькивать в животе какао в такт храпу. Приход Головы расстроил планы обеих сторон, и теперь они лихорадочно, как шахматисты, просчитывали свои следующие ходы.
– Ты почему не у шлагбаума? – зло спросил Голова, которого тут же усадили за стол. – И на работе тебя нет, и нечисть опять может заполнить Горенку, так что придется просить у Гапки ее дудочку, чтобы вывести ее за околицу, но ведь дудочка эта, так сказать, мало предсказуемая – еще неизвестно, что сыграет… Подвел ты меня!
– Никак нет, Василий Петрович, – отпирался Тоскливец, услужливо, но скрепя сердце пододвигая к Голове чашку размером с чайник и блюдо с пончиками. – Я вам вот что расскажу…
И Тоскливец поведал Голове и Кларе, как в ту ночь, когда нечистый его попутал и он боролся с Павликом за золотой остров, он видел, что крысы перемещаются по воздуху и, плюхнувшись на землю, превращаются в соседей.
– Так что шлагбаумы не помогут, Василий Петрович, не помогут! – заверял Тоскливец Голову. – Наше дело гиблое. Одна надежда на Гапку. Так что клад, который вы нашли, он и в самом деле клад, и только благодаря вам у нас есть теперь единственно пригодное оружие – Гапкина дудка. А благодарные соотечественники, вот увидите, поставят вам памятник при жизни за освобождение Горенки от нечистой силы. Прямо в центре села. И детишки будут возлагать к нему цветы. Если хотите, мы его прямо возле сельсовета установим, тогда и вам удобно будет на него любоваться: открыл окно – и там Василий Петрович!
Тоскливец, сам того не зная, нащупал ахиллесову пяту Головы – тот всегда мечтал о памятнике, хотя ни кому в том не признавался. Теперь у него появился реальный шанс, надо только действительно утопить в озере нечистую силу, чтобы та не тревожила Горенку, и тогда пусть районное начальство хмурится, что село чествует своего героя. Пусть. А памятник-то будет в натуральную величину, только вот живот уберем, и правильно Тоскливец придумал про детишек с цве-1 тами. Дети и цветы облагораживают все. Даже то, что облагородить невозможно. Они будут класть цветы ему на колени, а он будет ласково улыбаться им из-за тщательно закрытого окна, ведь если окно открыть, то тогда они, негодяи, могут что-нибудь и попросить.
Голова напился какао, приказал Тоскливцу тоже выдвигаться на передовые позиции и, покинув беспокойную чету, зашагал к сельсовету. Общение с Тоскливцем, как всегда, вызвало у него спазмы в висках, но на этот раз он списал все на погоду и только молился про себя, чтобы в сельсовете его не поджидал какой-нибудь занудливый посетитель, пришедший с преступным намерением получить какую-нибудь справку. Ну вот наконец и заветный, крытый добротным железом дом, в котором его ожидают Маринка, горячий чай и пятирчатка, не говоря уже о кожаном космодроме, на котором так уютно мечтается…
Но возле Маринки на кресле сидел посетитель. Гапка. Агафья Степановна. Гапка Кобровна выползла из своей норы и приползла к нему, чтобы залпом выпить остатки его кровушки. Эх, жизнь!
– Шило в заднице! – с эмфазой прошипела Гапка, увидев бывшего суженого. – Носит тебя нелегкая непонятно где, ну да ладно… Справку мне дай, и я пойду…
– Какую справку? – сразу встревожился Голова, который любой документ выдавал так мучительно, словно в его родах принимали участие все оставшиеся в живых клетки головного мозга.
– О том, что я – это я, потому что пенсию мне не дают, говорят, не похожа на пенсионерку, оно, может быть, и действительно не похожа, но деньги мне нужны позарез – уже два дня со Светулею не жрамши, вчера заходила, так ты и вчера таскался неизвестно где, еле сегодня дождалась…
Гапка замолчала, и в сельсовете стало так же тихо, как в то мгновение, когда буря наконец затихает и обессиленный корабль готовится улечься на песчаное океанское дно на веки вечные. Голова лихорадочно соображал, что он может и чего он не может написать Гапке в справке.
