Решив, что безутешной вдове теперь не до нее и не до газетных статей, Надежда решила отложить визит на другой день. А так как беседовать с ди-джеем Гробом ей, мягко говоря, не очень хотелось, Надя поспешила прочь с Липовой улицы.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ГОЛУБОЙ РЕВИЗОР
Немного поразмыслив, режиссер нехотя согласился с доводами Дубова:
– Ну хорошо, текст подкорректируем. Значит, так…
– И потом, если Сальери на сцене, то где же Моцарт? – спросила баронесса фон Ачкасофф. Тут уж Святославский не выдержал:
– При чем тут Моцарт? Ну скажите, при чем тут Моцарт, если предмет нашего исследования – Сальери? Да Моцартов сейчас что собак нерезаных, а Сальерей – единицы! – Немного успокоившись, Святославский продолжал: – Извините, господа, я погорячился. Но как вы не понимаете, что в данный момент Моцарт на сцене просто неуместен. В том-то и дело, что он не должен знать, что он Моцарт. То есть что он может быть отравлен.
– Отравлен? – с подозрением переспросил инспектор Столбовой. – Вы что же, собираетесь травить Моцарта по-настоящему?
– О боже мой! – всплеснул руками Святославский. – Ну что за непонятливые люди!.. Объясняю в сто двадцать десятый раз: все будет по-настоящему, как в жизни. И при любом исходе эксперимента вопрос о том, отравил ли один композитор другого, будет закрыт раз и навсегда. – Обернувшись к Щербине, режиссер заговорил уже сугубо по-деловому: – Ради чистоты эксперимента мы вынуждены отказаться от пушкинского текста. Значит, наша с вами задача, господин Щербина, несколько усложняется, но тем интереснее будет ее решать.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Недержание истины")
Святослав Иваныч, руководитель кружка художественной самодеятельности при городском Доме культуры, постоянно бурлил творческими идеями, малой толики которых с лихвой хватило бы на всю творческую биографию Станиславскому, Немировичу, Мейерхольду и Вахтангову, а кое-что перепало бы и самому Бертольду Брехту.
Последним достижением Святослава Иваныча на ниве театрального искусства стала постановка бессмертной шекспировской трагедии "Ромео и Джульетта", к которой он подошел не только с творческой, но отчасти и с практической стороны: поскольку в пьесах Шекспира большинство ролей мужские, а в драмкружке было немало представительниц прекраснейшего из полов, то Святослав Иваныч принял революционное решение – все мужские роли отдать женщинам и, соответственно, наоборот. Ради такого случая Святослав Иваныч даже сам раздухарился и сыграл роль Джульетты, о которой, как он признался в интервью местной газете, мечтал последние пятьдесят лет.
После шумного успеха, который поимела эта удивительная постановка, Святослав Иваныч обратился к творческому коллективу с новым призывом – дескать, а не замахнуться ли нам теперь, дамы и господа, понимаете ли, на Николая нашего дорогого Васильевича Гоголя? Артисты, всерьез поверившие в свои силы, с радостью согласились замахнуться, и теперь общими усилиями, в муках творчества, рождался новый театральный шедевр – "Ревизор".
Исполнитель роли Держиморды Василий Юрьевич Щепочкин в сегодняшней репетиции занят не был, но тем не менее пришел, имея желание и необходимость побеседовать с инспектором Рыжиковым, которому Святослав Иваныч после триумфального дебюта в роли госпожи Монтекки поручил роль Городничего.
Бегая по скрипучей сцене и то и дело натыкаясь на своих актеров, Святослав Иваныч раздавал новые гениальные идеи, касающиеся раскрытия главных образов.
– Городничий и Хлестаков составляют как бы взаимодополняющую пару, и мы должны довести это до сознания зрителя. – Святослав Иваныч окинул артистов слегка безумным взором. Артисты благоговейно молчали, ожидая, что на сей раз выдаст их режиссер. И режиссер не обманул ожиданий: – Так вот, мы придадим их взаимоотношениям некоторые черты гомосексуального влечения!
Городничий-Рыжиков воспринял это предложение спокойно – после того, как его шекспировская героиня, согласно режиссерскому замыслу, испытывала тайные лесбийские чувства к своей сопернице мадам Капулетти, инспектор был готов воплощать все, что угодно.
Увы, того же нельзя было сказать о Хлестакове, чью роль репетировал Вадик – тот самый юноша, что нес венок от осиротевших сослуживцев на похоронах банкира Шушакова. Не то чтобы Вадику было стыдно или неловко играть "голубого" на сцене, но он, при всем уважении к Святославу Иванычу, полагал, что "голубой" Хлестаков – это уже явный перехлест.
Однако Вадик знал верный способ, как отвлечь Святослава Иваныча от нежелательных идей – подбросить ему какую-нибудь другую идею, причем не менее "чумовую". В таких случаях режиссер обычно увлекался ею и забывал о предыдущей.
Свежих идей у Вадика на данный момент не имелось, но, к счастью, было нечто иное:
– Святослав Иваныч, вот вы все кручинились, что не можете подобрать исполнителя на роль доктора Христиана Ивановича Гибнера? По-моему, я нашел подходящую кандидатуру.
Вадик кинул взгляд в зрительный зал. Улыбчивый молодой человек с копной светлых волос, сидевший в восьмом ряду и внимательно следивший за репетицией, встал и вежливо поклонился.
– Это господин Мюллер, – представил его Вадик. – Но вы, Святослав Иваныч, можете звать его запросто – Герхардом Бернгардовичем.
– О-о, замечательно! – обрадовался Святослав Иванович. – Именно таким я себе его… то есть вам себя… то есть себя вам… В общем, таким доктора Гибнера я и представлял. Да что вы там сидите, Гретхен Бертольдович, давайте сюда, к нам!..
Герхард Бернгардович поднялся с места и, на ходу привычно поправляя галстук, легким шагом поспешил к сцене. Господин Мюллер был членом той самой делегации германских партнеров, которая прибыла по приглашению покойного Ивана Владимировича Шушакова, но успела как раз на его похороны. Через несколько дней делегация отбыла на родину, а Герхард Бернгардович по предложению и. о. директора банка "Шушекс" Григория Алексеича Семенова задержался на неопределенное время "для обмена опытом". Поскольку в банке Герхард Бернгардович оказался не очень-то загружен, то Вадику без особого труда удалось "раскрутить" его на участие в художественной самодеятельности.
– Исфините, Святослафф Иванофич, я никогда не быль артист и не отшен знайт, как у меня получаться, – честно предупредил Герхард Бернгагдович, едва взойдя на сцену.
– Получится, еще как получится! – радостно заверил его Святослав Иваныч. – Главное, что у вас есть желание и готовность. Я всегда говорил: нет маленьких ролей и нет маленьких актеров – есть маленькие концепции! А концепция вашей роли вовсе не так проста и однозначна, как это может показаться на первый взгляд. Даже великий Гоголь, при всей своей прозорливости, не до конца понимал персонажей своих пьес, и лишь мне в какой-то степени удалось расшифровать то, что он хотел, но не сумел сказать. И роль Христиана Ивановича в этом ряду занимает наипервейшее, хотя внешне и не очень заметное место…
