Пришелец беззвучно рассмеялся.
— Не греши на трактирщика. Он меня не знает. Я тут почти случайно. А что до серебра — у тебя столько нет, чтобы я удивился.
И добавил, равнодушно глядя в окно:
— В жизни не видел такой огромной пиявки…
— Что?! — вскочил главный охранник купца. — Кого ты назвал пиявкой?!
— Тише, не дело затевать ссору! — подал голос Этер. — Наш гость из дальних стран сейчас попросит прощения у герра Гербольда и выйдет… не так ли, добрый странник?..
— И не подумаю, добрый трактирщик, — невозмутимо отвечал свартальф. — Я не попрошайка, я имею, чем заплатить тебе за гостеприимство. А перед пияв… господином Гербольдом я не виновен. Не я, видит небо, посылал его на север за "быстрым" лесом. Не я присоветовал ему выставить товар на торги в Боргосе, а потом уничтожить половину, чтобы вторая половина выросла в цене в четыре раза. И не я нашептал ему продать остаток — это немало! — на верфи короля Аэдварда Алмарского. Не секрет, что ему ныне весьма надобен лес: ибо есть у него желание, чтобы люди острова Боргос признали его своим сюзереном. Для того он вооружает ныне стрелков долины Маг Арта. Для того ему нужны корабли и древесина. Герр Гербольд так уже делал. Только ездил он тогда, я слыхал, не на север, а на запад, и брал лес у болотных грэтхенов.
Шум поднялся в трактире. Грэтхены! Хитрые, коварные и почти столь же искусные, как мы, они всегда были нашими врагами. Та вражда — древняя, глубокая и взаимная. С грэтхенами не будет мира. Никогда. Не скажут хорошо о том, кто ведёт с ними дела!
— Из твоих слов ничего не является правдой, — проговорил Гербольд, бледный от испуга и злости. — А за ложь следует держать ответ…
— Господа, не надо… — промямлил Этер, но его не услышали.
— Проучите его! — прошипел Гербольд, скрипя зубами и дрожа всем телом.
А тела, надо сказать, было много. У преуспевающего купца всегда много тела. И тело это тряслось от злобы и страха.
Двое подступили к альвину, слева и справа, а старший охранник сказал, смешно шевеля своими моржовыми рыжими усами:
— Неохота тебя выбрасывать. Сам выйдешь?
И кивнул на дверь.
Странник молча покачал головой.
— Зря… — вздохнул усатый. — Ну, не обиж…
Он не договорил.
Его люди протянули руки к гостю. И вдруг заскулили, оседая на пол. Тёмный пришелец держал обоих за кисти правых рук. Кости трещали под тонкими белыми пальцами. Он просто смял суставы. Словно то были гнилые орехи.
— Боюсь, — проговорил он в совершенной тишине, — что они останутся калеками. Навсегда.
Мне захотелось забиться куда-нибудь от того голоса. Поглубже. Но людей Гербольда это не остановило.
Старший хрипло зарычал и бросился на странника, размахивая тесаком, увлекая остальных. Те мигом окружили гостя. Загудели жуткого вида шипованные дубинки, круша стойку и табуреты. Завопил Этер. Полетели щепки. А потом щедро брызнула кровь, и люди стали кричать, страшно кричать. И умирать.
Они неистово колотили друг друга. Крепко ввинченные шипы моргенштернов разрывали мясо на уродливые куски. Тяжелые шары кистеней дробили кости и черепа. Острые кромки шестопёров кромсали плоть, ловко полосовали кожу сквозь одежду. Люди слепо и беспощадно месили друг друга, и не могли остановиться. Они кричали от ужаса и умирали. А тёмный гость плясал меж них, минуя свистящую смерть, ритмично хлопал в ладони, отбивал ритм каблуками, и вился его фиолетовый плащ, укрывая ужас, словно сама ночь. Вдруг он остановился, застыл, сведя над головой руки в последнем хлопке. Горе-воители сползали в чёрно-багровую лужу на полу. На ногах стояли только усатый старшина и молодой паренёк с арбалетом. Страшный незнакомец рывком развёл руки, и юнец опустил оружие.
Какое-то время царила тишина. Тень скрывала лик пришельца. На лицах горожан и алмов был ужас. Только Эльри смотрел на свартальфа спокойно, пристально, и лишь его пальцы, теребившие косицы бороды, выдавали беспокойство.
А потом трактир взорвался.
Одни выбегали с диким визгом. Другие накинулись на незваного гостя, объятые ужасом. В ход пошли ножи, бутыли, палки, стулья… Третьи молча полезли под столы. Я был среди них. Надо было бы уйти, и в то же время — я не мог, я должен был увидеть, чем всё кончится…
И дело было отнюдь не в пустом любопытстве, недостойном мужа.
Эльри спрятался рядом. Под соседним столом сидели Гербольд и пара его помощников. Этер, видимо, скрылся за стойкой.
Чужак вытащил из-под плаща длиннющий меч в ножнах, узкий, с широкой крестовиной, с которой свисали два красных шнура. Он не извлекал клинка. Просто отводил удары, и нападающие снова избивали только друг друга. Я дрожал от ужаса и восторга. Этот мрачный посетитель вызывал восхищение, которого я стыдился…
Дверь незаметно скрипнула.
— О, уже началось, — прозвенело сквозь грохот.
* * *
Не более половины посетителей осталось в зале. И ровно половина из них была в сознании. Остальные валялись на полу, и не все из них дышали.
— Ты можешь успокоить их, эар?
Надобно было слышать, с каким великолепным презрением выплюнул свартальф последнее слово! И ещё я уловил в его голосе бесконечное сожаление, горечь давней обиды и холод непрощенной раны…
— Кто же ты? — спросил вошедший. — Твоё лицо кажется мне знакомым.
— Унтах кан Орвен, из Пещеры Семи Следов, к твоим услугам, ардин.
— Корд'аэн О'Флиннах от Круга Высоких Вязов, взаимно рад… ардин. Как здоровье старухи Орвен?
— Не хуже, чем многие ей желают, и куда лучше, чем у многих из Круга Вязов.
Этер вылез из-под стола, отряхнулся.
— Думается мне, вы станете сражаться.
— К чему ты спросил? — улыбнулся Корд'аэн.
— Так ставки же!
Поразительно, как быстро он пришёл в себя! Истинный трактирщик, человек дела… Да и народ — странно — втягивался в нарождающийся спор, то ли чтобы заработать на поединке, то ли вновь прикоснуться к леденящим углям древнего колдовства…
А Унтах кан Орвен говорил:
— Ты ведь тоже это чувствуешь, Корд'аэн О'Флиннах, не так ли? В шёпоте леса и безмолвии камней, в песне моря и отчаянии ветра, в горечи дыма и одиночестве звёзд… Ты тоже слышишь крики искалеченных птиц, ты тоже видишь каменный, осыпающийся мост над седой бездной тумана… Ты тоже просыпаешься по ночам от собственного крика, разве нет?..
— Замолчи! — воскликнул Кордан отчаянно, я никогда не видел столько боли и страха в его глазах. — Замолчи, заклинаю тебя тьмой и пламенем! Ни слова более, скаттах!
Унтах удивлённо изогнул бровь:
— Ты сам-то понял, что сказал? Тьмой и пламенем, надо же… Знать, не зря я пришёл сюда.
