Стих этот звучал поначалу по меньшей мере невнятно, однако Ахим почему-то его запомнил, а наутро, когда проснулся, начал узнавать через свои доверенные источники в замке и других местах, какой смысл могли скрывать совершенно на первый взгляд разрозненные слова. Постепенно из получаемых сведений у него в голове стала складываться более чем занимательная картина.
Оказалось, что этот Сима действительно явился причиной гибели сперва матери, умершей при родах, а затем и отца, которого он считал родным, что не мешало ему его ненавидеть. Судя по песне, настоящим его отцом был человек, ни на ком не женатый и рождавший его братьев — свитки, то есть рукописи, хроники, то есть какой-то писарь. Как недавно посчастливилось выяснить Ахиму, не «какой-то», а самый что ни на есть главный, который мог сделать «заложником чернил» не только своего родного сына, но и любого обитателя Вайла’туна. Речь шла о Скелли, главном писаре замка, уже давно обладавшем тайной, но оттого ничуть не менее страшной властью над всеми, кто из корысти или по неопытности попадал в его прочную паутину интриг и изощренных заговоров. Скелли был истинным пауком, и паутина его растягивалась от замка во все нужные ему стороны, достигая и поместья Томлина, где жил его сын, и Обители Матерей, куда он удачно пристроил преданную ему женщину по имени Иегота, и каждого из домов эделей, которым он своей волей даровал этот титул, что зачастую, если не сказать всегда, сопровождалось необходимостью вносить соответствующие изменения в старинные свитки. Теперь Ахиму предстояло принять решение, с кого из обнаруженных врагов начать их незамедлительное уничтожение. Потому что иного выхода, чтобы расчистить путь для Великого Объединения, ни у него, ни у его сторонников не было.
Как водится в подобных случаях, подсказка появилась сама, откуда ее никто не ожидал. Ахим стал прикидывать, где у него находятся наиболее доверенные люди. Очень не хотелось, создав свою сеть близких по духу друзей и приготовившись к решительным действиям, с первых же шагов наделать ошибок. Поэтому он отпросился на два дня у распорядителя в поместье Томлина, сказал, что, мол, как изначально договаривались, должен отлучиться и проведать своих, но что обязуется к исходу второго дня быть на месте; распорядитель не слишком охотно, но в положение старика вошел, тем более что Ахим незадолго до этого оказал ему некоторую услугу, согласился его отпустить, однако велел вернуться не к вечеру, а до обеда, потому что хозяин сам будет в разъездах все это время, но после обеда может его хватиться. Он конечно же перестраховывался, поскольку сторожка, насколько знал Ахим, ни на мгновение не будет пустовать: туда посадят одного, а то и двоих ребят из внутренней охраны, которая теперь насчитывала больше дюжины человек, так что отсутствия старика никто даже не заметит. Но распорядитель на то и распорядитель, чтобы все было как следует, чтобы все сидели на своих местах и не проявляли излишнюю самостоятельность. Он когда-то служил в замке и с тех пор считал главным на свете порядок, обеспечивающий простоту и правильность жизни.
Ахиму, собственно, хватило бы и одного дня. Два он просил на всякий случай. Получил полтора — вот и славно. Собрав в дорогу мешок, больше для вида, потому что кто же поверит, что он пойдет домой с пустыми руками, Ахим отправился прямиком на встречу со своими единомышленниками. Место это было выбрано им заранее, незадолго до окончательного его утверждения в должности сторожа. В черте Вайла’туна, но подальше от Стреляных стен, внутрь которых и раньше-то не всегда удобно было проходить, а тем более сейчас, когда к власти пришли виггеры, первым делом ужесточившие охрану всего, чего только можно. В избе этой никто одно время не жил, но все знали, что принадлежит она одному из самых уважаемых в здешних местах вабонов — оружейнику Ротраму. Сам он тут почти никогда не появлялся, предпочитая уютное жилье где-то там, за Стенами, поближе к рыночной площади, однако здесь он некоторое время жил, когда вынужден был после смерти отца и гибели братьев оставить родной торп и обустраиваться по-новому.
Ахим был постарше Ротрама и знал его с самого что ни на есть детства. Особенно дружны были их отцы. Торп семейства Ротрама находился в низине, поблизости от изб других, отдельно живущих фолдитов, в прямой видимости из торпа Ахима, до сих пор стоявшего на вершине пологого склона, вдали от соседей. Отец Ротрама разводил лошадей, что было довольно опасным занятием, чреватым обвинениями в неподчинении принятым порядкам и вообще — власти замка, и терпеть не мог сборщиков оброка, которые либо тоже обходили его стороной во избежание рукоприкладства, либо заявлялись с целым отрядом вооруженных виггеров. Завидев с холма приближающуюся толпу, Ахим с братьями хватали всегда стоявшее наготове оружие и мчались бегом по склону туда, где уже собиралась другая, дружественная толпа, называвшаяся «игрушечным войском», которым командовал Ротрам. Именно те жаркие стычки с хорошо обученными, хотя и не слишком радивыми воинами научили Ахима достойно пользоваться приемами рукопашного боя и быстро перезаряжать арбалет. Вспоминая те веселые времена, он до сих пор улыбался и по-хозяйски потирал многочисленные шрамы, оставшиеся ему в награду за стремление к всеобщей вольнице.
Воды в Бехеме утекло немало, Ахим стал тем, кем стал, а старина Ротрам внешне сильно изменился, променял мечи на орала, заматерел, сделался торговцем оружием, был, вероятно, вхож в замок, короче, очевидно простил власти предержащей раннюю смерть своих братьев и беспокойную жизнь отца. Торп он покинул, ни с кем не попрощавшись, и для многих тогдашних соседей стал чуть ли не предателем. Вероятно, Ахим тоже счел бы его таковым, если бы не знал больше, чем соседи, быть может, больше, чем сам Ротрам: его отцом был прямой потомок выходцев из венеддов, которого подобные ему звали не Ивер, как все, а по второму имени — Венцеслав. Разумеется, любой вабон, если бы знал об этом, мог считать себя прямым потомком венеддов, но, во-первых, знали об этой возможности как раз считаные единицы, а во-вторых, еще меньше их помнили и чтили те традиции, которые были свойственны исконному народу. Дед Ахима тоже сильно уважал Венцеслава. Собственно, он и был тем человеком, который подбил внука примкнуть к «игрушечному войску», а потом учил, как правильно залечивать синяки и ссадины. Одним словом, Ахим был одним из немногих, кто до конца верил таким людям, как Ротрам. Поэтому он нисколько не колебался, когда получил от Наставника совет снова с ним задружиться, и отыскал его именно здесь, в этой самой избе, где теперь они имели прекрасную возможность устраивать, увы, такие редкие, но такие нужные встречи. Ротрам давно уже перебрался поближе к замку, но избу продавать не стал. Да и вряд ли кто бы ее у него тут купил. Как бы то ни было, в ней сперва жили его друзья, потом, после повторного знакомства с Ахимом, ставшим к тому времени геволом, он мягко от их присутствия избавился и посетил под каким-то благовидным предлогом примечательную во всех отношениях женщину, с которой сам Ахим впервые повстречался в Нави.
