— Джирики правду сказал тебе, дитя человека, — произнесла она. — На горе или на радость, но ты действительно отмечен. Я сожалею только, что не могу дать тебе какого-нибудь слова, которое помогло бы тебе в пути.
Свет снова угас. Саймон позволил Джирики вывести себя наружу.
Глава 26. НАРИСОВАННЫЕ ГЛАЗА
Мириамель облокотилась о перила, следя за суетой на пристани. Винитта не был большим островом, но здешний дом Бенидривинов дал Наббану двух последних императоров и трех герцогов при короле Престере Джоне. Остров был также родиной легендарного Камариса, но даже такому славному рыцарю было отведено лишь второе место в блестящей истории Винитты, пестрящей именами героев. Порт всегда был оживленным, а теперь, когда Бенигарис занимал герцогский трон, Винитта получила огромные преимущества.
Аспитис Превис и капитан отправились в город, чтобы уладить свои дела. В чем они состояли, Мириамель не имела представления. Граф дал понять, что должен выполнить какое-то важное поручение самого Бенигариса, — это все, что он смог сообщить ей. Аспитис велел Мириамели и Кадраху оставаться на борту, ибо, как он уверял их, порт — не место для благородной дамы, а у него нет возможности выделить им даже двух вооруженных солдат, так как все его стражники будут заняты выполнением важных поручений.
Мириамель поняла, что это значит: что бы ни думал о ней Аспитис, как бы ни ценил ее общество и красоту, он не собирается дать ей возможности сбежать. Быть может, он сомневался в достоверности ее рассказа или просто опасался, что Кадрах заставит ее уйти, потому что последний не скрывал своей растущей неприязни к графу Эдны и Дрины.
Она вздыхала, с тоской глядя на ряды торговых палаток вдоль пирса, каждая из которых была украшена флажками и забита товарами. Коробейники расхваливали свой товар. Танцоры и музыканты давали представления за деньги, а моряки с кораблей разных стран, смешавшись в толпе с жителями Винитты, вместе кричали, смеялись и ругались. Несмотря на хмурые небеса и внезапные ливни, толпа, кишащая на пристани, казалось, думала только о веселых развлечениях. Мириамели так хотелось оказаться среди них!
Кадрах стоял возле нее, его обычно розовое лицо было бледно. Монах почти ничего не сказал с момента отбытия графа. Он наблюдал его отъезд почти с той же брезгливостью на лице, с какой смотрел сейчас на то, что творилось на пристани.
— Господи, — произнес он. — Просто тошнит смотреть на подобную беззаботность. — Не совсем понятно было, к чему именно относилось его замечание, но Мириамель все равно разозлилась.
— А ты сам, — огрызнулась она, — ты-то лучше, что ли? Пьяница и трус.
Крупная голова Кадраха повернулась медленно, как мельничное колесо.
— Заботы заставляют меня быть таким, госпожа. Я слишком пристально наблюдаю за происходящим.
— Наблюдаешь за чем? А, все равно. У меня нет настроения выслушивать твои туманные проповеди. — Ее передернуло от злости, но не удалось успокоить себя тем, что она права. Кадрах все более отдалялся от нее за последние дни на корабле, как бы неодобрительно наблюдая за ней издалека. Это ее раздражало, но и продолжающиеся странные отношения между ней и графом вызывали в Мириамели чувство неловкости. Поэтому было несколько затруднительно оправдать ее раздражение, но еще труднее было вынести пристальный взгляд серых глаз Кадраха, который смотрел на нее, как на непослушного ребенка или зверушку.
— Почему бы тебе не обратить свою жалобу к матросам? — посоветовала она. — Они-то выслушают тебя с удовольствием.
Монах скрестил руки на груди. Он стал объяснять терпеливо, но избегая ее взгляда.
— Почему вы не выслушаете меня, госпожа? Один последний раз? Мои советы далеко не так плохи, и вам это известно. Сколько можно слушать сладкие речи этого… этого придворного красавчика? Вы же для него, как маленькая птичка, которую он достает из клетки, чтобы поиграть с ней и снова посадить туда. Вы ведь ему безразличны.
— Странно, что ты мне это говоришь, брат Кадрах. Граф отдал нам капитанскую каюту, кормил за своим столом и проявлял полное уважение. — Ее сердце забилось учащенно, когда она вспомнила его горячие губы у своего уха и его твердое, но нежное прикосновение. — А ты, наоборот, врал мне, брад деньги за мою свободу и даже стукнул так, что я лишилась сознания. Только сумасшедший может предлагать такие аргументы для доказательства дружеских чувств.
При этом Кадрах поднял глаза и задержал ее взгляд. Казалось, он чего-то ищет, его испытующий взгляд вогнал ее в краску. Она состроила гримасу и отвернулась.
— Ну что же, госпожа, — промолвил он. Исподтишка наблюдая за ним, она увидела, что он пожал плечами и отошел. — Кажется, в наше время церковь Узириса не учит ни доброте, ни прощению, — сказал он через плечо.
Мириамель сморгнула злые слезы.
— Это ты человек религиозный, Кадрах, а не я. Если это так, то ты наилучший образец! — Большого удовольствия этот грубый ответ ей не доставил.
Когда ей надоело наблюдать за толпами на пристани, Мириамель спустилась в каюту. Монах сидел там, уставившись в одну точку. Мириамели не хотелось разговаривать с ним, поэтому она вернулась на палубу и стала нетерпеливо мерить ее шагами. Те из членов экипажа, что остались на борту, готовили корабль к отплытию: одни возились с такелажем, проверяя состояние парусов, другие занимались мелким ремонтом. В Винитте им предстояло провести лишь одну ночь, поэтому экипаж стремился быстрее покончить с делами, чтобы успеть сходить на берег.
Вскоре Мириамель остановилась у поручня наверху трапа, снова разглядывая толпу внизу. Сырой холодный ветер трепал ее волосы, а она задумалась над словами Кадраха. А что, если он прав? Она знает, что у Аспитиса льстивый язык, но возможно ли, чтобы она ему совсем не нравилась? Мириамель вспомнила первую ночь на палубе и сладкие тайные поцелуи, которые он после этого получал украдкой, и поняла, что монах не прав. Она и не обманывает себя тем, что Аспитис любит ее всей душой — она не уверена, что ее образ преследует его во сне, как его образ является ей, — но она знала наверняка, что нравится ему и что такого не скажешь о других мужчинах, которых ей доводилось знать. Отец хотел выдать ее за этого ужасного хвастливого пьяницу Фенгбальда, а дядя Джошуа хотел, чтобы она просто сидела и не доставляла ему хлопот.
Но был еще Саймон… подумала она и ощутила волну тепла, нахлынувшую на нее в это хмурое утро. Он был так мил и неуклюж, но смел, не хуже любого из известных ей вельмож. Но он же мальчишка, а она королевская дочь… ну и что? Правда, они сейчас в разных концах земли и больше никогда не встретятся.
Что-то коснулось ее руки, испугав. Она резко обернулась и увидела перед собой Ган Итаи. На ее лице не было на этот раз обычной спокойной улыбки.
— Девочка, мне нужно поговорить с тобой, — сказала она.
— О… о чем?
В лице ниски было что-то тревожное.
— Я видела сон, сон о тебе… и о дурных временах. — Ган Итаи наклонила голову, взглянула в морскую даль и снова обернулась к девушке. — Сон сказал мне, что тебе грозит опасность. Мири…
Ниски замолчала, глядя через плечо Мириамели. Принцесса склонилась к ней. Это был обман слуха, или Ган Итаи действительно чуть не назвала ее настоящим именем? Но этого не могло быть: никто, кроме Кадраха, не знает, кто она, а она сомневалась, что монах рассказал о ней хоть кому-нибудь на корабле. Трудно было бы сказать, чем грозили бы подобные известия и к каким последствиям мог привести такой рассказ, а ем сам был таким же пленником на корабле, как и она. Нет, наверное, просто у ниски такая манера говорить.
— Эгей! Прекрасная леди! — С пристани донесся радостный голос. — Утро сырое, но, может быть, вы хотели бы посмотреть Винитту?
Мириамель обернулась. Внизу у трапа стоял Аспитис со своими стражниками. На графе был роскошный голубой плащ и блестящие сапоги. Волосами его играл порывистый ветер.
— О да! — воскликнула она обрадованно. Как здорово будет вырваться с этого корабля! — Я сейчас спущусь!
Ган Итаи исчезла. Мириамель слегка нахмурилась, озадаченная. Она вдруг представила себе монаха, сидящего в каюте с каменным лицом, и почувствовала приступ жалости к нему.
— Захватить брата Кадраха? — крикнула она вниз.
Аспитис рассмеялся.
— Конечно! Нам наверняка будет полезно общество святого человека, который отговорит нас от соблазнов! Может, мы тогда вернемся хоть с несколькими золотыми в кошельке!
Мириамель побежала вниз, чтобы сказать Кадраху. Он странно взглянул на нее, но натянул сапоги, затем неторопливо выбрал плащ потолще и последовал за ней.
Ветер усилился, и ливневые потоки стали чаще обрушиваться на город. Хотя сначала ей было достаточно просто пройтись по запруженной народом пристани рядом с прекрасным галантным графом, скоро возбуждение, которое вызвала в Мириамели возможность вырваться из корабельного плена, улеглось. Несмотря на суетливую толпу, улицы Винитты показались ей серыми и тоскливыми. Когда Аспитис купил ей у цветочницы венок из колокольчиков и нежно обвил им ее шею, она смогла лишь улыбнуться ему.
