Линга, встретившись глазами со мной, хитро прищурилась, неожиданно прервала свое увлекательное занятие, громко чихнула, взметнув целый фонтан переливчато-черных перьев, и медленно поднялась на мускулистых лапах, вперив немигающий взгляд в гостя. Затем непринужденной походкой она приблизилась к нему, постояла в полном смысле слова нос к носу, любуясь на его невозмутимое лицо и наклоняя ушастую голову то в одну, то в другую сторону… и вдруг резко нагнулась и сомкнула саблезубые челюсти на голенище высокого сапога!
К чести Призрака, он вовсе не упал в обморок, не вскочил, проклиная все на свете, и даже не огрел нахальную зверюгу по хитрой рыжей морде. Только желваки, на какой-то миг проступившие на скулах, выдали его состояние. Вот мое сердце, напротив, оказалось куда менее стойким и сейчас тщетно пыталось выполнять свои прямые обязанности, обессиленно трепыхаясь где-то на уровне каблуков — настолько неожиданной даже для меня была выходка мохнатой бестии! Впрочем, она и не собиралась отгрызать ему ногу: от страшенных клыков, запросто ломающих позвонки крупному лосю, на мягкой коже голенища остались только едва заметные вмятины…
Выдержав эффектную паузу, хулиганка выпустила злополучную конечность и зевнула «жертве» прямо в лицо, громко клацнув челюстями. Потом встряхнулась и, развязно виляя пушистой пятой точкой, вернулась на облюбованное место, где с довольным урчанием вгрызлась в уже остывшую тушку птицы.
— Скажи мне, кто твой друг — и я буду знать, чего ждать от тебя! — не оборачиваясь, покачал головой сын вождя кочевников.
— Не вздрагивай — уж я-то тебя ни за ногу, ни за какое другое место кусать не собираюсь!
— Отрадно слышать! — Он все-таки обернулся и теперь смотрел на меня в упор.
— Считай, что прошел посвящение, — хмыкнула я. — Теперь ты почти свой.
— Почти?! — Изогнутая бровь придала лицу саркастическое выражение. — Чем же будет отмечено мое повышение до «совсем своего»? Принародным отгрызанием головы? Или вы на пару затеете чего позабавнее?!
— Можешь не сомневаться, уж для тебя-то мы расстараемся и организуем что-нибудь совсем нетрадиционное! — обнадежила я собеседника. — Да ты никак нервничаешь?!
— Есть немного, — признался Тарглан. — Ведь она меня действительно подловила, когда я совсем этого не ожидал. Обычно я даже мелких зверей на охоте просчитываю, а с ней — полный мрак!..
— А ведь я предупреждала тебя еще ночью… Истинно мужской подход к делу: пока сам, лично не вляпается по уши, не поверит, что г…! — Я покачала головой. — Надху сначала забавляли твои попытки забраться в ее сознание, а когда надоело, решила преподать урок на будущее. Впредь не пытайся ее расколоть — ни за едой, ни во сне они блокировку не ослабляют!
— В этом я уже убедился.
— Ты еще легко отделался, хотя, отдаю тебе должное, держался как надо. Пошли?
Слегка обескураженный телепат кивнул, поднялся и неслышно двинулся за мной. При виде висящих на столбе ножен Тарглан хлопнул себя по лбу:
— Совсем забыл тебя предупредить! Прежде чем начинать работать с этими кинжалами, нужно дать им понять, что ты — хозяин, а не случайный человек, иначе… — Он сделал красноречивый жест.
— Каким образом дать понять?
— Напоить своей кровью.
— Харакири себе ими сделать? — мрачно поинтересовалась я.
— А что это? — удивился он.
Я коротко пояснила.
— Зачем же такие крайности? Не бойся. — С этими словами Призрак вытянул из ножен одну из «черных молний», раз-другой быстро чиркнул кончиком лезвия по пламени костра и, повернув мою руку ладонью кверху, легонько уколол в тонкую жилку на запястье.
Острое до жути лезвие без труда вскрыло сосуд. Боли не было, только почему-то закружилась голова.
Первая капля, крупная и очень яркая, как будто впиталась в черную сталь, вторая торопливо потянула за собой по светлой коже тонкую красную дорожку. Тарглан проворно перехватил кинжал за оголовье и нажал на плоские шестигранные черные кристаллы, вделанные с двух сторон в крестовину. Головки змеек, образующие граненый набалдашник рукояти, чуть разошлись — как будто распускался бутон странного тюльпана — и, пропустив каплю моей крови внутрь «чашечки», сомкнулись вновь. Изумрудные глазки на мгновение вспыхнули красным и тут же погасли. Третья капля упала в центр начального символа загадочной надписи на самом клинке. Сын вождя чуть наклонил зеркально-гладкое лезвие — капля растеклась по письменам, точно повторяя все линии и завитушки. Кинжал неожиданно полыхнул багровым и принял свой прежний вид, а кровь бесследно исчезла.
Проделав те же манипуляции со второй «молнией», Тарглан вернул кинжалы в ножны и, лизнув поврежденную вену, остановил кровотечение. Я наблюдала за происходящим как будто со стороны, находясь в каком-то странном оцепенении, спросила только:
— К чему такие сложности?
— Это не совсем обычное оружие. — Голос его звучал очень серьезно. — Уж не знаю, что там был за секрет у сгинувших мастеров, только «молнии» ведут себя как живые существа, причем с непростым характером. Ты еще сама увидишь их в деле!..
Я невольно передернула плечами:
— Ладно, давай работать.
Сегодня «отбивная» выглядела намного приличнее, но в еще одном заходе необходимость все-таки была. Я не глядя выудила из шеренги склянок на столе нужные и привычным жестом размяла руки…
Однако на удивление крепко сработан организм у этой особи, тем более для Призрака! Другой бы на его месте как минимум час пластом лежал после моих манипуляций, а этот… Светлоглазый брюнет уже сидел, натягивая рубашку, я стояла рядом и пыталась отогреть над огнем заледеневшие как никогда руки. Неожиданно Тарглан взял мои ладони в свои, подышал на них и осторожно коснулся горячими губами сначала запястья — там, где прощупывается пульс, потом промежутка между большим и указательным пальцами, всех костяшек по очереди, начиная с мизинца; потом настал черед ямочки у основания ладони… Меня словно захлестнула горячая волна: так обычно согревал мне руки Дин. Только давно — когда все было хорошо и понятно без слов, хоть нам и приходилось пробираться с оглядкой по завьюженным ущельям, ночевать в снегу или промерзших гротах, даже не всегда имея возможность развести огонь и поровну деля на всех последнюю горстку сухарей. А сейчас у него все идет как надо, зато мне, чтобы как-то жить, не подавая виду и скрывая бурю истинных эмоций, пришлось намертво заковать свое бедное бестолковое сердце в толстенную ледяную броню, которая теперь нещадно давила на него. Это сколько же накопилось в душе горечи, что нежные прикосновения отзываются жесткой физической болью, как будто все внутри терзает чья-то безжалостная лапа, пронизывая стонущую плоть раскаленными когтями!..
