— Ты уже не дождешься, — почти сочувственно сказал он.
Крыса не спорила. Так одряхлевшие враги сидят рядом на завалинке: по-прежнему непримиримые, но понимающие друг друга лучше кого-либо в этом мире.
— Чего тебе надо-то?
Хаскиль никогда не разговаривал со своими «свечами». Так проще. Вещь и вещь, вроде меча. От разговора недалеко до приязни, а там и до жалости, которую путник не может себе позволить. Но эта крыса все равно ему не ответит, как не отвечают лики богов с двуикония. Зато по ней хотя бы видно, что слышит.
Крыса отвернулась, по голосу поняв, что человек ей не угрожает. С трудом привстала, повела носом. С севера тянуло цветущей полынью и озерной водой; до Плотинного было не меньше десяти вешек, уместнее бы сказать «речной», но и старик, и крыса точно знали: нет, так может пахнуть только простор с выполосканными ветром волнами.
Старик вспомнил последнюю поездку на озеро для осмотра плотины по тсарскому приказу. Во времена Савринтарского тсарства ее подновляли каждые пять — десять лет, но после первой же войны забросили. Так враждующие соседи косятся на разделяющий их забор: чего это я один его чинить должен, раз оба пользуются? Вот если на мои грядки крениться начнет… Плотина, впрочем, была сложена на совесть и вполне могла простоять еще столько же, хоть сверху и облупилась до неприглядности. Тысяча к одному, так тогда тсарю и отписали. А раз не горит — лучше пустить деньги на что-нибудь более полезное. Например, еще одну башню сложить или бал во дворце устроить.
Сто раз с тех пор собирался съездить — просто так, для удовольствия, погулять по берегу, а то и по самому озеру, наняв рыбацкую лодку, — да так и не собрался. Уже и не соберется, наверное. Рыбалку в их семье любили только двое. И одного вначале пришлось слишком долго ждать, а потом — от этого отучаться.
Тишина стояла такая, что старик слышал, как всклокоченные бока крысы тяжело, рывками, качают воздух. Что она видела там, в темноте, то вздрагивая, то хрипло попискивая? Будто не сидела, собравшись в комок, на рассохшемся крыльце, а мчалась, здоровая и сильная, по скользким камням сквозь облако брызг. Шерсть промокла и слиплась, лапы разъезжались, но крыса была слишком молода и самоуверенна, чтобы беречь себя невесть для чего — в то время как можно схватить удачу за длинный чешуйчатый хвост здесь и сейчас. Разведать новые угодья. Сцепиться с чужаком — и одолеть его. Найти выброшенную волнами рыбу: всю — мне! Да просто насладиться бегом и игрой с опасностью, чем не награда за риск?
Выступ оказался просто камешком, свободно лежащим у края плотины. Крыса повисла на передних лапах, отчаянно закрутила хвостом, пытаясь удержаться и подтянуться. Левая лапа сорвалась, крысу мотнуло вправо, к ободранному водой корню, от которого удалось оттолкнуться и запрыгнуть обратно. Не успев толком испугаться, она побежала дальше, почти сразу выкинув из головы эту досадную оплошность.
А камешек полетел вниз.
Возле скита ничего не изменилось. Все так же, тяжелым черным покрывалом, лежало на земле небо с прорехами звезд. Ветер стих, и полынный запах почти вытеснил озерный.
Но старик, неотрывно глядевший на север, внезапно напрягся, и из его груди мучительным стоном вырвалось:
— Альк!
Ему ответил далекий перекатывающийся рокот.
* * *
Многие савряне выпрыгивали из лодок, едва те равнялись с камышами. Навстречу им уже хлюпали ринтарцы, и вскоре битва кипела не только на острове, но и по колено, а то и по пояс в воде. Упавший — оглушенный или раненый — в любом случае скрывался под ней с головой, и течение утягивало его вниз по реке. С другой стороны, на сухом проще добивать. Не знаешь, что и хуже.
Бой переполз уже и на ринтарский берег: савряне попытались перерезать переправу, наткнулись на охраняющих обоз тсецов и сцепились с ними. От Йожыга верхами спешила подмога наперегонки с саврянскими лодками.
За шумом и запалом боя никто не услышал третьей «рати», не заметил ее зловещих вестников: дрожи земли и воды, внезапно усилившегося и посвежевшего ветра, истошно орущих птиц, несмотря на сумерки стаями пролетающих над головами. Даже когда из леса выскочило стадо оленей, промчавшись мимо сражающихся, мало кто отличил их от рыжих коров, — а прочие решили, что животные померещились им в боевом безумии.
Река одним махом сглотнула спорный остров и покатила волны над ним, расползаясь вширь и вдаль.
Большинство даже не поняло, что произошло. Вот только что они яростно махали мечами, глядя в такие же зверски перекошенные лица врагов, — а в следующий миг их уже крутит и несет, как щепки в мутном дождевом потоке. Вода разметала противников, сорвала всадников с седел, выдернула из рук оружие и схрупала высокие древки знамен, как прошлогодние камыши. Тсецам в доспехах пришлось хуже всего, да и из весчан плавать умела хорошо если половина. Но поначалу туго пришлось и им: какое там грести — высунуть бы на миг голову из водоворота, хватануть воздуха, пока снова не потянуло вниз!
Бой захлебнулся в прямом смысле слова.
Молодые крысы быстро оправляются от ран.
Там же
Плотинное озеро переползло вниз по Рыбке, как проглоченная змеей лягушка — от головы к середине брюха, заняв приречную долину.
Впервые за всю историю ринтаро-саврянских битв Йожыг не сгорел, а потонул — на окраинах из воды торчали только крыши, а высокие каменные дома обрезало на этаж. Саврянскому приграничному городку повезло больше — он стоял на высоком берегу, и реке достались только огороды да подвалы. Кабы наоборот, жертв было бы куда больше: из Йожыга женщины, дети и старики успели уйти, предупрежденные о грядущем бое, а может, и осаде, пока не подоспеют тсарские войска.
Низинный лесок целиком скрылся под водой, а макушки прибрежных холмов превратились в острова, на которых тесно жались друг к другу мокрые уцелевшие счастливчики, савряне вперемешку с ринтарцами. Пыла некоторых вояк даже река не охладила, но драться голыми руками на горбатом пятачке оказалось очень неудобно, да и более уживчивым соседям это не нравилось — места и так крыса наплакала, а они еще пихаются! — и тогда в воде оказывались оба. Так что, в конце концов, буяны утихомирились, только злобно переругивались, но потом и это надоело.
— Эх, а пророк-то чистую правду говорил! — расползались боязливые шепотки. — Все как он и предрекал: вышли реки из берегов, вышли твари из нор…
Мокрые и всклокоченные крысы десятками сидели на плавающих по озеру бревнах — остатках переправы. Они тоже были из разных стай, но общая беда сплотила зверьков, и они, как и люди, грели друг о друга мокрые ободранные бока.
