Слишком усталая, чтобы немедленно проснуться, она еще лежала некоторое время в неразберихе одеял на соломенных матрасах, размышляя во сне, куда бы это он мог направиться и почему ей вдруг стало страшно.
Опасность, казалось, висела в воздухе, нарастая и клубясь вместе с грозовыми тучами, поднимающими темные головы среди зеленых равнин к северу от Злого Хребта. Странная мертвенная бледность была во врывающихся в узкие окна отсветах молний, и чувство приближающегося зла наполняло смутные сны Дженни…
В тревоге она открыла глаза. Что ей сейчас снилось?
Кажется, Гарет и Поликарп, оба в развевающихся черных студенческих мантиях. Они шли по высокой стене Цитадели и беседовали, как в старые времена, когда их дружба еще не была прервана интригой.
— Но согласись, что это была весьма убедительная клевета, — говорил Поликарп.
Ответ Гарета был исполнен горечи:
— И все же как я мог в это поверить?!
Поликарп ухмыльнулся, выудил из кармана своего просторного одеяния латунную подзорную трубу и раздвинул ее, видимо, собираясь обозревать встающие из-за горы в лихорадочном биении молний тучи.
— Когда-нибудь тебе придется стать Первосвященником, кузен, так что привыкай верить всему, даже самому невероятному. — Далее, наведя подзорную трубу, но не на небо, а на южную дорогу, правитель слегка отшатнулся, словно и впрямь не поверил увиденному.
Дженни нахмурилась, припоминая обрывки путаного сновидения.
Король… Да-да, это был король, направляющийся верхом к осадному лагерю, обложившему Цитадель. Но что-то было не так в неподвижной посадке и застывшем лице Уриена Белмари, едущего сквозь неистовство зеленоватых предгрозовых вспышек. Ах да, глаза… У короля были желтые глаза. Как у Зиерн.
Дженни села, встревоженная, и принялась натягивать сорочку. На полу у окна стояла чаша с водой, и пасмурное небо стыло в ней кусочком дымчатой стали. Руки Дженни огладили глиняный ободок, и в чаше, повинуясь ее приказу, отразился Моркелеб, разлегшийся в верхнем дворе Цитадели. Ограниченный с одной стороны зубцами крепостной стены, с другой стороны — балюстрадой, прямоугольник мостовой был совершенно пуст: несколько засохших яблонь да дощатый навес, под которым были сложены книги, поскольку беженцев селили в библиотеках. Дракон лежал, растянувшись, как кот, в бледном дневном свете, и унизанные черным жемчугом усы слегка подергивались, как бы обоняя взбудораженный воздух. Рядом, на простой гранитной скамье, сидел Джон.
«Почему тебя все это интересует, Драконья Погибель? — вопрошал дракон. — Ты хочешь узнать нас получше на тот случай, если придется убивать еще одного?»
— Нет, — сказал Джон. — Просто хочу узнать вас получше. По сравнению с тобой, Моркелеб, природа меня обделила. Человеческое тело изнашивается и умирает, прежде чем разум использует хотя бы малую толику своих возможностей. Кроме того, добрую половину времени я должен тратить на заботы о своих подданных. Я жаден до знаний, как ты до золота, и стараюсь при возможности урвать хотя бы клочок…
Дракон презрительно фыркнул;, бархатные края ноздрей затрепетали, выдавая тайные движения мысли, и Моркелеб отвернулся. Дженни бы удивиться тому, что ей удалось вызвать образ дракона в чаше воды, но удивления не было. В словах этого не выразишь, но с помощью звучаще-зримой речи драконов Дженни понимала уже, почему ей было отказано в этом раньше. Теперь она могла бы вызвать образ Моркелеба и не прибегая к помощи воды.
Какое-то время оба молчали, человек и дракон. По двору летели рваные тени облаков, собирающихся над высотами Цитадели. В чаше воды Моркелеб выглядел несколько иначе, чем в действительности, но опять-таки это было отличие, выразимое лишь на языке драконов. Порыв ветра потряс скрюченные черные ветви яблонь, и первый случайный заряд дождя хлестнул мостовую внизу, за балюстрадой, где в конце длинного и узкого двора виднелась маленькая неприметная дверь, ведущая в Бездну. Просторнее прохода не требовалось — гномы торговали с Цитаделью лишь книгами, золотом да еще, пожалуй, знаниями. Кроме того, столь тесную лазейку было бы очень легко защищать.
«Объясни, — сказал наконец Моркелеб. — Если, как ты говоришь, тело твое непрочно, а жизнь коротка, если ты жаден до знаний, как я до золота, почему ты отдаешь добрую половину своего времени другим?»
Вопрос этот выплыл, как кит из немыслимых глубин, и Джон надолго замолчал, прежде чем ответить.
— Такова уж наша судьба, Моркелеб. У нас так мало всего, что приходится делиться друг с другом. Не поступай мы так, было бы еще хуже.
Его ответ явно задел дракона за живое, ибо даже на расстоянии Дженни почувствовала нарастающую волну раздражения. Но затем мысли дракона вновь ушли в глубину, и он замер, став почти невидимым на фоне темного камня. Лишь усы его беспокойно подергивались — приближение грозы почему-то тревожило Моркелеба.
Внезапно Дженни поняла причину его тревоги. Гроза — зимой?..
— Дженни!
Она вскинула глаза и увидела правителя Поликарпа, остановившегося в узком дверном проеме. Дженни не сразу заметила, что на поясе у него висит латунная подзорная труба из ее недавнего сна. А заметив — вздрогнула.
— Я не хотел будить тебя, ты ведь не спишь уже который день…
— Что случилось? — спросила она, услышав волнение в его голосе.
— Король…
Желудок провалился, как бывает, когда оступишься на темной лестнице: сновидение оборачивалось грозной явью.
— Он сказал, что бежал от Зиерн, попросил убежища, но прежде всего хотел поговорить с Гаром. Они пошли…
— Нет! — в ужасе вскрикнула Дженни, и юный философ воззрился на нее с удивлением. Она схватила свой черный балахон и, торопливо напялив, туго перетянула ремнем. — Это ловушка!
— Что?!
Дженни метнулась мимо Поликарпа, на ходу засучивая слишком длинные рукава одеяния. Холод и запах озона от ударившей неподалеку молнии обожгли ноздри. Сбегая по узкой длинной лестнице, Дженни слышала слабый, приглушенный расстоянием зов Моркелеба. Дракон ждал ее в верхнем дворе; вставшая дыбом чешуя мерцала в грозовых вспышках.
«Зиерн», — сказала она.
«Да. Я только что видел ее. Она была в обличье старого короля; я видел, как они с вашим маленьким принцем вошли в Бездну, и сказал об этом Аверсину. Неужели это правда, что принц не понимал, с кем он идет? Так мне объяснил Аверсин. Я знаю, что люди часто дурачат себя иллюзиями, но не до такой же степени, чтобы и сын, и племянник не увидели разницы между королем и Зиерн!»
Как всегда, его речь была зримой — Дженни видела старого короля, опирающегося для поддержки на плечо Гарета, когда они пересекали узкий двор внизу, направляясь к двери, ведущей в Бездну; видела жалость и чувство вины на лице юноши, не понимающего, почему прикосновение отца ему неприятно.
