В Тмуторокань стекаются подонки всех народов Это город убийц, воров и клятвопреступников. Беглые сбиваются здесь в шайки, чтобы потом, сговорившись уйти промышлять разбоем в горы или леса. Некоторые перерезают глотки морякам, захватывают их суда и отправляются в море — на горе встречным кораблям. Много кораблей действительно исчезает каждый год меж Тмутороканью и Синопом. Что с ними происходит, неизвестно. Свидетелей таких встреч попросту нет: ни на суше, ни на воде от тмутороканских разбойников пощады не жди.
На берегу морские тати содержат службу осведомителей. Те трутся у причалов и в кабаках, норовят набиться в приятели к кормчим или, еще лучше, пробраться на корабль и порыться в грузе. Повадки их хорошо известны, и многие суда выставляют дозорных, которые молча топят осведомителей в море. Особенно берегутся кормчие, увозящие по весне варяжское серебро в Царьград. В те недели, когда они ожидают обозов с севера, дохляков в море становится больше. Впрочем, никого в Тмуторокани это не заботит: человеческая жизнь здесь дешева.
В местные трущобы не стоит забираться даже очень ловкому человеку. Ворье набрасывается, как саранча, и вмиг оставляет на земле бездыханный, обобранный до нитки труп. Подручные калеки потом закапывают убитых в подземельях, поэтому первое, что чует свежий человек, приблизившись к воровским кварталам, — это отвратительный сладковатый дух.
Тмутороканские женщины чернявы, толсты, бойки и вероломны. Многие из них промышляют телом — даже иные жены почтенных горожан. В их домах имеются укромные комнатки, вход в которые открывается прямо с улицы. Тот, кто вошел туда разнаряженный, приведенный веселой сводней, будет вынесен обратно мешке неразговорчивым могильщиком. Тмуторокань стоит на трупах.
Тем не менее город славится своими забавами. Здесь можно найти любой известный смертным вид разврата. О притонах Тмуторокани мечтают все черноморские воры и бродяги, а также многие неприкаянные души. Даже в Царьграде такого нет. Тмутороканцы же вполне овладели искусством совращения. К тому же они используют приворотные южные средства — бальзамы, притирания и масла, от которых человек совершенно теряет голову. Многие держатели притонов пытались насадить вокруг своих халуп разнообразный горный дурман, но, как я уже сказал, в Тмуторокани ничего не растет, поэтому зелье по-прежнему доставляют сюда в кожаных мешках издалека. На обозы эти часто нападают лихие люди, но дурманная дорожка не зарастает.
Само собой, в Тмуторокани полно ворожей и волшебников. Они стекаются сюда со всего света и с важным видом прорицают купцам, морякам и ратникам их судьбу. Большинство этих колдунов на самом деле не понимает в Сильных делах вовсе ничего. Однако они успешно морочат голову простодушным чужакам — причем за большие деньги. Чужеземцы не скупятся: тмутороканским пророчествам принято верить. В общем, пришлый купец плохо кончает в Тмуторокани. Приехав, он тут же бежит на базар, где ему подсовывают всякое гнилье; здесь же его отлавливает прорицатель, который сулит ему богатства и долгую жизнь; прорицатель же сводит его с какой-нибудь веселой вдовой. Что до постели вдовицы, то самая прямая Дорога из нее ведет в соленую землю.
Ничего в Тмуторокани не изменилось после того, как в нее пришел русский князь. Напротив, выходцы с Севера быстро переняли местный дух. В городе прибавилось русых голов, а злого лукавства не убавилось.
Есть и еще одно. Среди тмутороканских волхвов встречаются Сильные. По моему убеждению, едва дл не все они служат злу. Люди они искушенные и властные, и, находись Тмуторокань в центре земли, могущество их было бы необъятно. Однако, к великому счастью, Тмуторокань стоит на задворках. Правда, отсюда зло невозбранно растекается во все стороны по торговым путям — но, покуда достигнет дальних мест, все же несколько ослабеет.
Мы с Алешей въехали в Тмуторокань ночью. Следовать нашему примеру я никому не посоветую, но все ж таки нас было двое, и мы были богатыри.
Город шумел. То и дело пролетали по узким улочкам гонцы на длинноногих черных конях, у дверей трепетали на ветру растрепанные малиновые факелы, повсюду шлялись пьяные ратники, веселые кварталы шумели, и многие горожане казали в этот поздний час на улицу лукавый корыстный глаз. Слухи о войне оказались верны. Отряд Мстислава готовился к походу.
Княжеский двор поразил нас тишиной и темнотой. Спал высокий остроглавый терем, спали толстые стены, спала широкая брусчатая площадь. Только над крыльцом смутной красной точкой мерцал масляный светильник, над ним хлопал ставнем ветер, в отдалении покашливал на стене часовой да где-то в саду злобно мявкал барс. Терем словно оцепенел, и казалось невероятным, что за стеной ходуном ходит город.
То же оцепенение царило и внутри. Немногочисленные слуги бесшумно передвигались на цыпочках, стражи в коридорах замерли, как неживые, все казалось полусонным, хотя во всем дворце несомненно шла какая-то важная и спешная работа. Нам передали, что князь велел подождать до утра. В отведенной нам комнате мы с Алешей, тихо беседуя, провели ночь, не смыкая глаз.
Не человек правит землей, а земля человеком. Мстислав сидел в Тмуторокани тридцать пятый год; я не видел его лет десять, и теперь, когда мы встретились вновь, мои брови поползли вверх. Перед нами сидел не русский князь и не варяжский конунг, а самый настоящий восточный царек.
Голова Мстислава была обрита наголо, тучное тело облачено в золотой парчовый халат, на поясе — черный дамасский кинжал. Троноподобный стул, на котором сидел Мстислав, был узорчато украшен по бокам бирюзой и кораллом, подлокотники выложены слоновой костью, в спинку вделан громадный лазоревый камень. Позади стоял служка и обмахивал Мстислава павлиньим веером. Всего-то и осталось в князе от северян Рюриковичей, что пронзительные синие глаза, да еще в правом ухе висела жемчужная родовая серьга. Серьгу эту сто шестьдесят лет назад привез конунг Рюрик от самых Рифейских гор.
— Что, богатыри, — спросил Мстислав насмешливо, постукивая пальцами по ручке стула, — не люба вам Тмуторокань?
— Беспокойный город, — уклончиво ответил я. — Солнца в нем много.
— И во дворце моем покоя нет? — смеялся Мстислав. — В клетушке своей — вон, до утра проговорили.
— Да раньше случая не было, — широко улыбаясь, встрял Алеша. — Мы с Добрыней всю Русь насквозь проехали, в дальнюю твою даль добираясь, а так толком и не поговорили. В пути до разговоров разве? Тати, болота, тени. Первая ночь спокойная — в твоем доме была.
— Потому и мечей не снимали?
— Барсов боюсь, — невозмутимо отвечал мой Друг. — Всех котов ненавижу, а барсов в особенности. С детских лет как кота заслышу, так рука сама к палке тянется.
