– Это наше упущение, – говорил он с сожалением, – сами недоглядели.
Сунь У-кун лишь посмеивался.
– Дело не в этом! Вовсе не в этом! – повторил он, утешая наставника. – Ведь во всем этом есть изъян, между тем священные книги были даны тебе полными. То, что теперь они присохли и порвались, совершилось по сокровенному умыслу, чтобы и книги тоже стали с изъяном. Разве могли мы что-нибудь сделать?!
Учитель с учениками собрали книги и отправились вслед за Чэнь Чэном.
Жители селения быстро узнали о прибытии путников: один передал десятерым, десятеро передали сотне, а сотня передала тысяче, и вот старые и малые – все собрались для встречи. Когда младший брат Чэнь Цин узнал об этом, он сразу же воскурил фимиам и выбежал за ворота, чтобы встретить благодетелей, отдав распоряжение бить в барабаны и играть на музыкальных инструментах.
Вскоре показались путники, и Чэнь Цин ввел их в дом. Затем он велел всем своим чадам и домочадцам показаться праведным монахам и приветствовать их поклонами, благодарить за благодеяние, которое они оказали в прошлом, когда спасли их детей. После этого он приказал подать чай и приготовить трапезу. С того времени как Танский наставник поел волшебные яства небожителей и вдобавок освободился от бренной оболочки и стал Буддой, он совсем перестал думать об еде, которой питаются люди. Чэнь Цин и Чэнь Чэн всячески уговаривали его поесть хоть что-нибудь, и Танскому наставнику пришлось согласиться. Великий Мудрец никогда в жизни не ел стряпни, приготовленной на огне. Поэтому все время повторял: «Хватит». Ша-сэн тоже не очень налегал на пищу. И даже Чжу Ба-цзе лишь «пригубил» и тотчас же отставил плошку с едой.
– Ты что, Дурень, не ешь? – удивился Сунь У-кун.
– Сам не пойму, что случилось, – ответил Чжу Ба-цзе, – почему-то аппетит совсем пропал!
На этом трапеза закончилась, еду убрали и начались расспросы. Танский наставник принялся обстоятельно рассказывать, как сперва он совершил омовение в монастыре Юйчжэнь, как затем у Заоблачной переправы на другом берегу почувствовал, что сделался невесомым, как прибыл в храм Раскатов грома и они удостоились лицезреть Будду Татагату, как им устроили угощение, а затем повели в Драгоценную палату и передали священные книги. Упомянул он и о том, что сперва оба досточтимых ученика Будды потребовали у них дары, но ничего не получили и в отместку дали им священные книги без письменных знаков. Лишь вторично поклонившись Будде Татагате и пожаловавшись на его учеников, удалось получить целый свод. Танский наставник рассказал также, как белая черепаха нырнула в воду и как злые силы Темного царства безуспешно пытались похитить книги. Закончив рассказ, он тут же хотел было распрощаться. Но все домашние Чэнь Чэна и Чэнь Цина никак не хотели отпускать монахов. Они говорили:
– С того времени как вы облагодетельствовали моих детей и спасли им жизнь, я не знал, чем отблагодарить вас за такое милосердие, и решил построить монастырь, который назвал «Спасение жизни». В нем непрерывно возжигают фимиам и поддерживают огонь в светильниках в честь вас.
И он тут же позвал своих детей, мальчика Чэнь Гуань-бао и девочку И Чэнь-цзинь, которым велел поклониться до земли и поблагодарить праведных монахов. После этого он пригласил путников осмотреть монастырь. Танский наставник сперва спрятал узлы со священными книгами в молельне дома, причем прочел одну тетрадь из священной книги «Драгоценное постоянство», а затем направился в монастырь.
Домашние Чэнь Чэна и Чэнь Цина устроили угощение в храме, но гости не успели еще сесть, как их пришли приглашать другие. Не успели они взяться за палочки, как опять пришли с приглашениями. И так продолжалось без конца.
Танский наставник и его ученики не решились отказываться от еды, а сами тем временем разглядывали помещение. Монастырь действительно был выстроен на славу. Вот послушайте:
Ярко-красною краской
Ворота монастырские рдеют.
Сразу видно хозяин
Обо всем здесь усердно радеет.
Рядом – башня с террасой,
К ней отлого восходят ступени,
А за ней протянулись
Два крыла боковых помещений.
Ярко-красная краска
И внутри пламенеет на стенах,
И повсюду сверкают
Семь буддийских святынь драгоценных.[84]
Ароматы курений
Поднимаются к небу волною,
И широко в лазури
Развернулось сиянье цветное.
У подножия храма
Словно зыблется ткань голубая:
Это волны Тунтяня
Расстилаются, холм огибая.
А за храмом вершины
Вознеслись к беспредельности горной,
И уходят под землю
Их глубокие вечные корни.
Осмотрев храм, Танский наставник поднялся на башню, где действительно оказались четыре изваяния, изображающие самого наставника и его троих учеников.
Увидев изваяния, Чжу Ба-цзе дернул за одежду Сунь У-куна.
– Братец, гляди-ка! – воскликнул он. – До чего же этот идол похож на тебя!
– А тот идол очень похож на тебя, Чжу Ба-цзе, – подхватил Ша-сэн. – Наставник же получился чересчур благообразным, он ведь не такой на самом деле.
– Все же изваяния сделаны очень хорошо! – похвалил Танский наставник и стал спускаться с башни.
Внизу его уже ожидали, чтобы пригласить на трапезу.
– Ну, а что стало с храмом Великого князя? – спросил Сунь У-кун у почтенных старцев.
– Его в том же году снесли, – ответили старцы. – С того времени, как выстроили этот монастырь, – продолжали они, – поверишь ли, отец наш, из года в год собираем обильные урожаи: что ни год, то все больше и больше плодов земных! Вот уж воистину пребываем под покровительством всех вас, уважаемые отцы наши!
– Причем тут мы? – засмеялся Сунь У-кун. – Это само Небо жалует вам свои милости. Могу только заверить вас, что отныне, после того как мы с вами расстанемся, во всем вашем селении, в каждом доме будут рождаться во множестве дети и внуки, будет увеличиваться поголовье скота и всякая живность, из года в год дожди и ветры будут во благовремении и наступит полное благоденствие.
Все выслушали Сунь У-куна с чувством благодарности, которую выражали земными поклонами.
Между тем возле наших путников собралась целая толпа людей с разными плодами и яствами.
– Вот обида, – рассмеялся Чжу Ба-цзе. – В былое время я бы все съел, но тогда никто не попотчевал меня как следует, хотя бы раз десять, а нынче, когда мне ничего не хочется, потчующих столько, что им и конца не видно.
Все же, чтобы никого не обидеть, он принялся за еду, съел несколько постных блюд во вред своему желудку и сверх того проглотил еще штук тридцать пампушек.
Путники наелись до отвала, но люди продолжали угощать их и звать к себе в гости.
