Эвриху, забредшему как-то невзначай к Свадебной скале, очень понравились эти посиделки, и он сам был не прочь метнуть копье — просто так, наудачу, но вовремя сообразил, что делать этого ни в коем случае не следует. Несмотря на поразительную терпимость, у траоре имелись свои традиции, с которыми должно было считаться. Выходцы из Мавуно, где новорожденных близнецов умерщвляли на том основании, что якобы женщина родила их от двух разных мужчин и, будучи сама беспутной, принесла такое же беспутное потомство, мирно уживались с уроженцами острова Толми, где, как известно, поклонялись Богам-Близнецам и не думали затевать разборки на религиозной почве. Здесь умели любить свою веру, не оскорбляя чужую, то есть придерживались того самого правила, о котором Хрис твердил Эвриху с самого начала совместного путешествия, однако терпимость в религиозных вопросах совсем не означала, что у траоре не было твердых правил поведения и целого ряда весьма жестких, хотя и неписаных законов. И по ним, прогулка с девушкой под луной, являвшаяся в его родном городе делом совершенно обычным, здесь запросто могла стоить ему жизни…
— Вот карты, спасенные нами с прибитых к берегу кораблей, и те, которые нарисовали наши путешественники. — Бамано положил на широкие глянцевые листья, длиной превышавшие человеческий рост и заменявшие траоре циновки, кипу пожелтевших свитков и особым образом высушенных пальмовых листов, на которых нетвердой рукой были нацарапаны какие-то рисунки.
— Прежде всего посмотри сюда. — Вождь развернул самый большой пергамент, на котором было мастерски изображено северное побережье Мономатаны. — Вот Аскул, а наш поселок находится значительно западнее. Его, так же как отмель и течение, нанес на эту карту кто-то из моих предшественников. Из Мвализури, как видишь, вытекает Фадуль. Река течет на юго-восток и впадает в Ржавое болото…
* * *
Обтянутая корой тилилобы пирога день за днем скользила вниз по реке, петлявшей среди нагромождения пестрых скал. Стиснутый стенами узких ущелий поток начинал вскипать и пениться; вырываясь на просторы зеленых долин, он растекался, успокаивался, замедлял свой бег и вновь ярился на клыкастых порогах, ласково мурлыкал или ревел дурными голосами расцвеченных радугами водопадов. Благодаря впадавшим в Фадуль бесчисленным ручейкам и речушкам, она постепенно набирала силу и уже не обегала боязливо каждый встречный утес, а остервенело грызла и точила мягкий песчаник, так что порой оставалось лишь диву даваться, как это нависшие над потоком скалы еще не рухнули и не перегородили его громоздкими своими тушами.
Эвриха поражали и восхищали не только нависающие над водой каменные глыбы, на которых время от времени встречались высеченные в незапамятные времена искусной рукой причудливые малопонятные рисунки, но и стремительные, отливающие сталью ножеобразные рыбины, и безбоязненно спускавшееся на водопой, непуганое зверье, и огромные птицы, парившие в поднебесье. Освоившись с длинным двухлопастным веслом и научившись управлять верткой пирогой, столь легкой, что он без особого труда перетаскивал ее через пороги и водопады, юноша начал получать от путешествия ни с чем не сравнимое наслаждение. Карты Бамано не врали — Фадуль действительно несла свои воды на юго-восток, и каждый день плавания приближал Эвриха к цели. Ему уже начало представляться, что путешествие его в глубь Мономатаны и дальше будет похоже на увеселительную прогулку, когда на исходе пятого дня перед ним открьшось Ржавое болото и он понял, что безмятежному существованию пришел конец.
Заслышав рев приближающегося водопада, юноша привычно подогнал пирогу к берегу и отправился посмотреть, где ему удобнее будет спуститься. Каково же было его изумление, когда, подойдя к краю обрыва, он обнаружил простирающиеся, насколько хватало глаз, рыжие топи, однообразие которых нарушалось лишь чахлыми пучками камыша да поднимающимися кое-где из ржавой жижи замысловатой формы утесами. Над болотом стелился вечерний туман, но был он какой-то болезненно-рваный и тоже отсвечивал ржавью, сливаясь кое-где с низкими, плотно обложившими небо облаками. Туман этот клубился и, казалось, стягивался к определенным точкам болота, поверхность которого тоже была какой-то неоднородной. В некоторых местах она бугрилась, пучилась и можно было даже разглядеть какие-то похожие на громадные нарывы кочки, в других — ржаво посверкивала стоячая вода, а на густой жиже временами угадывалась крупная рябь, хотя ветра не было и в помине.
Словом, чем дольше стоял Эврих на краю Ржавого болота, тем меньше оно ему нравилось. Ибо похоже оно было одновременно на ведьмину похлебку и на невообразимо гигантское живое существо, которое, прикинувшись невесть чем, затаилось в чаянии добычи. Юноша покрутил головой, силясь избавиться от наваждения: болото как болото, по словам Бамано, ничего в нем особенного, если не считать размеров, нет. И если можно его пересечь на пироге — он это сделает…
Проснувшись утром, Эврих прежде всего отметил, что за ночь пушистые облака уступили место тяжелым грозовым тучам. На небе не было ни единого просвета, и Ржавое болото выглядело еще более зловещим, чем вчера Продолжая убеждать себя, что если бы поджидали его здесь какие-нибудь опасности, то вождь траоре предупредил бы о них, юноша столкнул пирогу на рыжую маслянистую воду и сильными взмахами весла погнал вперед.
Бамано сказал, что воду из этого болота пить нельзя и потому никакой живности вокруг не водится, что являлось истинной правдой. Не видно и не слышно было птиц, на берегу он не обнаружил звериных следов, и сами ржавые воды были пустынны и мертвы. Со дна иногда поднимались круглые шумные пузыри, по поверхности, без видимой причины, то и дело пробегали полоски ряби, но ни водяных змей, ни жуков-плавунцов, ни пиявок, ни стрекоз не было видно, и, стало быть, никаких жутких тварей здесь и в самом деле не водилось. Помимо того что вода в этом болоте мертвая, вождь траоре как бы невзначай обмолвился, что на месте возникших после страшного землетрясения топей раньше находилась столица древнего государства Угадаг. Наскальные барельефы и полуразвалившиеся дозорные башни, замеченные Эврихом во время плавания по реке, свидетельствовали о том, что некогда среди этих гор и в самом деле жили люди, умевшие не только охотиться и пасти скот. Быть может, сознание того, что Ржавое болото стало могилой для большинства из них, и явилось причиной того, что произвело оно на юношу на редкость тягостное впечатление.
Энергично работая веслом, Эврих, несмотря на все старания, ни на мгновение не забывал, что плывет над огромной могилой. Он не только видел, но и кожей чувствовал, что попал в совершенно мертвый край, и ощущение это наполняло его душу безотчетным ужасом и унынием. Он мог сколь угодно уговаривать себя, что мертвый край — не самое худшее место в этом мире, здесь, по крайней мере, можно не опасаться когтей и клыков четвероногих хищников, да и двуногих встретить было мудрено. Он не боялся, что погребенные на дне болота мертвецы воскреснут или проклятое богами место подстроит ему какую-то пакость, и все же от тишины и полного отсутствия какой-либо жизни сердце его билось учащенно, а туника очень скоро начала прилипать к взмокшей спине.
