От прикосновения этого Ийлэ замирает.
— По-моему, мы это уже проходили. — Второй смелеет, все-таки он глуповат, постоянно нарывается, отступает и вновь нарывается.
Бран его убьет.
Ийлэ прикусила язык: она не хотела произносить это имя даже в мыслях.
Особенно в мыслях: мысли — последнее, что у нее осталось.
— Отказалась. — Хозяин гладит, наслаждаясь ее страхом. — Но мы простили ее… и сейчас просто попробуем еще один вариант…
— А если она опять…
Он поморщился.
Его раздражали эти вопросы, за которыми виделось недоверие к его способностям.
— Нет. На этот раз все будет иначе. На этот раз нам не требуется ее согласие… только кровь… ты ведь не откажешься, дорогая, поделиться?
Будто у Ийлэ имелся выбор.
Он же наклонился близко, к самому ее лицу, пытаясь поймать ускользающий взгляд. И пальцы вцепились в подбородок, стиснули больно. Ноздри его раздувались. А на щеках пролегли дорожки живого железа.
— Ну же, — обманчиво ласковый голос. — Посмотри мне в глаза…
Нельзя. И не послушать его тоже нельзя. И он знает, ему нравится наблюдать за ее метаниями, за поиском единственно верного варианта. Нарушить запрет? Ослушаться приказа?
Ее накажут в любом случае, но…
…в дверь постучали.
— Мальчики, можно?
Дайна прошла бочком.
— Я подумала, что вам здесь скучно… — В руках ее поднос с пузатой бутылкой и четырьмя бокалами.
Он собирался ответить что-то резкое, но передумал.
Дайна была хороша. Розовая. Напудренная. С подведенными глазами и губами, которые она облизывала, чтобы губы эти блестели. От нее пахло душистым мылом и лавандой.
Дайна собрала волосы и украсила прическу атласными розами.
На шею завязала черный бант.
Корсет надела.
И чулочки сеточкой с подвязками розовыми.
И ничего-то на ней не было, кроме корсета и чулочек.
Ах нет, белый накрахмаленный фартук…
— Детка, ты знаешь, как развлечь… — Второй забыл и об Ийлэ, и о ее хозяине, который разглядывал Дайну… пожалуй, с неудовольствием.
— Вон пошла, — сказал он.
— Бран, да она просто…
— Вон.
Дайна не стала спорить.
— Выпивку оставь.
Оставила. Ушла. И дверь прикрыла… точно, всего-навсего прикрыла, потому что из-за двери тянуло сквозняком.
— Бран, ты загоняешься… развлеклись бы… пока ждали…
Второй разливал. И бокал хозяину подал первым. Уставился жадно: будет ли тот пить. Будет. Ему не особо хочется, он и так пьян, вернее, нетрезв, но заняться больше нечем. А ожидание раздражает.
— Не наразвлекался еще, — буркнул он, но уже почти спокойно.
Его настроение менялось быстро, как песок под южным ветром.
— Успеется… — Он пригубил коньяк. И бокал поднял, накренил, позволяя янтарно-желтому содержимому добраться до края. Он провел по этому краю пальцем и палец облизал. — Неплохой коньяк…
Второй все еще был недоволен. Затянувшимся ожиданием. И тем, что коньяка было мало, а он привык глотать, не разбирая вкуса напитка, и на опустевший свой бокал глядел едва ли не с ненавистью. Третий коньяк цедил, морщась, закусывая яблоком и поглядывая на дверь…
— На удивление, неплохой коньяк… — Бран сделал еще глоток.
А яблоко вдруг выпало из неловких пальцев пса, покатилось по ковру к Ийлэ.
Докатилось. И, упавшее, стало законной ее добычей. Она к ней и потянулась.
А пес упал.
Как стоял, с бокалом в руке… и остатки коньяка выплеснулись на ковер, впитались, а Ийлэ еще подумала, что на этом ковре уже изрядно пятен…
— Я их не убивала. — Она сидела в кресле, обняв себя, и раскачивалась, а Райдо не знал, что ему делать. — Я их не убивала… не убивала…
— Конечно, не убивала.
Ийлэ не услышала. Открытые глаза, пустые, яркая зелень бутылочного стекла. Узкие зрачки. Видит ли она хоть что-нибудь? Понимает?
— Ийлэ, — Райдо встал на колени, дотянулся до плеча ее, холодного даже сквозь одежду, — послушай, пожалуйста… все уже закончилось. Еще тогда закончилось. Слышишь меня?
Кивок. И взгляд все еще пустой.
— Они все умерли… и сразу, а дверь закрылась…
— И что было дальше?
Ему совестно, потому что нельзя заставлять ее вспоминать, он не имеет права, но должен, поскольку иначе не разберется во всей этой дерьмовой истории.
— Я… я ключ нашла… у него… он был мертвый, а я боялась, что очнется, что он так пошутил и… и все равно… полезла… в кармане нашла…
— Ты молодец, ты все правильно сделала…
Она дрожит, и Райдо стягивает ее с кресла, обнимает, раскачивается, пытаясь убаюкать, избавить от того, заемного страха, который пришел из памяти.
Он шепчет про то, что тот день уже ушел. Все те дни. И Бран мертв.
— Он лежал… он так тихо лежал… и глаза открыты были… смотрел на меня, а я боялась… вдруг кто-то войдет и увидит их… и меня… подумают ведь, что это я… а я не…
— Я знаю.
Холодные виски и пульс сумасшедший, и Райдо целует, дышит, отогревая ее. Пальцы, сплетенные, сведенные судорогой, распрямляет, гладит каждый и ладони прижимает к губам.
Его дыхания хватит, чтобы немного согреть.
— Или если… если попробую сбежать… он мне иногда позволял… думать, что я сбегаю… оставлял… в комнате… окно, и я выбиралась в сад, а из сада… почти до леса… он по следу шел… и в другой раз тоже… и в третий… но потом один не сдержался, и меня порвали… шрамы остались вот…
Она потянула ворот рубашки и тотчас выпустила его.
Выдохнула судорожно.
Вдохнула.
— Тише, я верю…
— И на животе тоже… и я подумала, что наконец умру, а они доктора привели… и тот шил… сидел и шил… и опиум… когда опиум, то не так больно. И все равно я надеялась, что умру… а они не дали… и тогда на цепь посадил, чтобы больше не бегала. Это ведь нечестно, что на цепь… и я… я устала, Райдо. Я делала все, что они говорят… лишь бы не трогали больше… все делала… и сбегать не думала… это ведь ловушка… он притворился мертвым, чтобы я… лежал и лежал… а потом дымом потянуло… дверь заперли. Она щелкала так, тихонько, когда ее запирали и…
— Погоди, — Райдо взял ее лицо в руки, поднял, заглядывая в глаза, которые по-прежнему были почти безумны, — не спеши. Что случилось раньше? Дверь заперли? Или пожар начался?
Ийлэ нахмурилась.
Она молчала, шевелила губами, точно перебирала строки событий прошлого, и молчание ее было почти невыносимо.
— Дверь, — четко произнесла она. — Сначала щелкнула дверь. Только… мне могло показаться, но…
— Что?
— Она приоткрылась. И закрылась. А потом уже… потом дым появился, но не сразу. Я не скажу точно, через какое время… тогда я время совершенно не воспринимала. Дверь щелкнула… и я еще обрадовалась, что теперь точно никто не зайдет… а Бран все лежал и лежал… и потом дым. Белый.
