Северяне плели такие косички, когда кто-то из родичей умирал. Через год, если усопший уходил из жизни своей смертью или его забирало море, косы срезали и сжигали на жертвенном костре. Родичи тех, кто погиб не в бою с оружием в руках, а пал от удара в спину или от ещё какого-то коварства, не расплетали волосы, пока кара не настига виновных в смерти их близких.
Одетый в простую холщевую рубаху и кожаные штаны, он выглядел привлекательней, чем дадг, разодетый в дорогой наряд. С боку в петле висел боевой топор на коротком древке, который мало походил на украшение, как и меч, висевший, в потертых ножнах с другой стороны. Он был выкован мастерами Кофы, и если вытаскивался из ножен, то только для одного – испить крови, а не покрасоваться перед кем-нибудь, разыгрывая из себя оскорбленную невинность.
– Наш род, – начал свою речь северянин, – давно ведет торговлю с кланом Берунов. По этому честно признаюсь, только уважение к вам, и честь рода требующее праведного возмездия, удержало мой меч в ножнах, когда я узрел корабль брата в руках чужаков. Но дабы понять все, начну с самого начала.
– Две зимы назад мой брат Невер со своей дружиной отправился в поход к Кафе. Погрузив на корабль бивни свирепого татанга, весьма ценимые местными мастерами, и мешки с лечебной солью он отправился в путь. Невер собирался поменять их на пряности и оружие, коим по праву славится сей град на весь доступный мир.
Когда все сроки вышли, а брат все не возвращался, я и моя дружина отправилась на его поиски.
Покидая родной берег, я готовился ко всему. Если он томится в неволе, я был готов отдать все золото, что было у меня, за его свободу. Если смерть настигла его на суше, нашел бы его могилу и посыпал её родной землей, дабы она помогла духу брата найти дорогу из чужих краёв к воротам Вайхи. Если его поглотила пучина, я принес бы достойную жертву морскому Богу Туна, моля его указать путь моему брату. Но если брат пал от коварства или удара в спину, я готов был блуждать по свету, пока не свершится месть и не успокоится его душа. Ибо только упокоенная душа может пройти ворота Вайхи и встретится с предками.
Первым делом мы побывали в Кафе. Его многие там знали, но все говорили – не было здесь брата ни в этом, ни в прошлом году. Тогда я направил свой корабль по пути, которым собирался плыть Невер, останавливаясь в каждом порту и рыбацкой деревне, вопрошая о брате у люда, что кормится от моря. И вновь никто не встречал его не в море, не на берегу.
Через год, полный скорби и печали, я повернул корабль назад к родным берегам. Неизвестность о судьбе брата разрывало моё сердце, и когда я отчаялся, передо мной возник знакомый силуэт. Я в начале не поверил своим глазам, решил, что горе и печаль заставляют видеть то, чего нет на самом деле. Душа вновь заныла от не заживающей раны. Знай, я, что брат принял достойную ленга смерть, и врата Вайхи открыты для него, в моём доме собрались бы достойные мужи и устроили хорошую пирушку, чтобы проводить его и встретится вновь в назначенный богами срок.
Я вновь взглянул туда, где мне пригрезился корабль брата. Знакомый силуэт не исчез, не растворился, как мираж, а продолжал свой бег по волнам. Все ещё не веря в произошедшее чудо, позвал я товарищей своих, и спросил у них, «видят ли они то, что я узрел».
– Да, друже, – ответили они, – видим и мы корабль, на котором ходил твой брат.
При этих словах надежда вновь расправила свои крылья, и мы поставили парус, взяли в руки весла, рванули на встречу, затягивая приветственную песнь. Каково было мое удивление, когда корабль брата, вместо того чтобы убрать паруса, стал убегать от нас. После года, проведенного в пути, наше судно отяжелело, его дно поросло водорослями и ракушкой, поэтому мы не смогли догнать корабль. Но слава богам, через несколько дней пути я увидел беглеца у ваших берегов. С дружиной готовой к бою, я пришел к кораблю и стал вопрошать о брате без злости и слова браного.
К нам вышел человек, слова нашего доброго не услышал, лишь пролаял в ответ, что неведомо ему имя брата, а корабль, который я построил своими руками, принадлежит роду Има. Ярость охватила меня от бесстыжего вранья, и рука было потянулась к топору, но встала меж нами стража ваша. Она остудила словами правильными головы наши горячие. Теперь стою перед вами с раскрытой душой и жду суда справедливого. Северянин посмотрел на данью Оленью и добавил:
– Особенно жду твоего слова, дева безокая. Да не обидят тебя речь моя, ибо наслышан, что можешь ты видеть скрытое. Огласи приговор свой, и клянусь, подчинюсь я ему. Огел закончил речь, поклонился и замер, сложив руки на груди.
Над площадью повисла тишина. Люди, увлеченные рассказом, молчали, переживая услышанное.
– Прежде, чем Данья Оленья скажет своё слово, – раздался голос Гловы совета старейшин, – Огел, сын Коуна по нашим законам должен доказать принадлежность корабля своему роду. Огел вытащил меч, взял его за лезвие, поднял над головой.
– Этот меч достался мне от отца. На нем нанесен герб рода – топор и весло. Такой же знак на мачте и каждом третьем бревне от носа корабля. Этого достаточно? – произнес северянин.
– Вполне, – ответил главенствующий на суде, затем он повернулся к стоящему рядом десятнику стражи, – пошлите кого-нибудь, пусть проверят.
– А ежели эти заартачатся? – тихо спросил десятник, указывая на дадгов.
– Уговори их, меч у тебя для красоты что ли, – раздражено, добавил судья.
Пока ждали вестей с причала, на площади накалялась атмосфера. Дурная репутация и высокомерное поведении командира дадгов настроили собравшийся народ против них, а откровенные взгляды, бросаемые дадгами на женщин клана, распаляли толпу ещё больше. Наконец появился десятник, посланный на причал.
– Что скажешь? – спросил судья.
– Эти, – страж указал на дадгов, – по началу не хотели пусчать, но десяток лучников и дружина северян сделали их сговорчивей.
– Чего со знаками? – перебил его судья.
– Так, это, знаки на месте, где и указал северянин. – Ответил десятник.
– Теперь твоё слово, данья Оленья, – повернувшись к женщине, произнес судья.
Как только на площадь, вышел один из участников суда, Оленья почувствовала запах мертвечины. Не носом, как обычный человек, а нутром. Она, развернулась в сторону, идущего к судьям, чужака, и тошнота подкатила к горлу. Её внутренний взор уткнулся в приближающую фигуру.
Ещё недавно это был простой человек, с частичкой своего Я. Сейчас душа его была мертва, вместо неё тело опутала серая паутина. От этой мерзости и несло мертвечиной. «ЗЛО. ЗЛО. ЗЛО» – раздалось в голове у даньи. Голос, словно набат, гремел в ушах, предупреждал об опасности: «Зло родилось на земле. Оно не окрепло, но его носитель перед тобой».
