Кусачки — это такие мелкие моллюски, в чем-то сходные с земными, свое мягкое нежное тело они прячут в двустворчатой раковине, такой крепкой, что приходится орудовать силовым лезвием чтобы вскрыть ее. Края у раковин не овальные или круглые, как часто бывает, а неровные, покрытые с обоих сторон мелкими зубчиками. Эти зубчики помогают кусачке намертво запираться в своем домике в случае опасности.
Сомкнув створки, кусачка думает, что она в полной безопасности. Ей ничего не надо — морскую воду она может процеживать сквозь микроскопические поры в скорлупе, отфильтровывая планктон и другую полезную мелочь. Ей не нужен обычный воздух и солнце. Ее не пугают болезни — ведь моллюски не болеют. Она самодостаточна и, спрятавшись в своей маленькой крепости, наверняка думает, что может жить так вечно. А потом кто-то поддевает края лезвием резака и, прежде чем она успевает сообразить, что произошло, в раковину врывается свет — свет и воздух — а ее саму вырывают с мясом и бросают на сковородку. Я когда-то подумал — сколько она успевает понять, прежде чем умирает? Прежде чем что-то так грубо врывается в ее крохотный, уютный и безопасный мирок?..
Глупость, конечно, кусачки слишком примитивны даже для того чтобы иметь мозг. И думать они не умеют.
«Наверно, она так до конца и не верит в то, что сейчас погибнет, — подумал я, щурясь от яркого, бьющего в глаза солнца, — Даже если прожила в своей скорлупе совсем немного. Года четыре…»
«Мурена» шла легко, дерзко и уверенно вспарывая носом волну, за ней оставался легкий клиновидный след. Море довольно плескалось у борта, качая на своих волнах мириады желтых веселых бликов. Я любил такие «морские огоньки», если долго смотреть на них, начинается казаться, что в душе становиться тело и солнечно.
Но смотреть на них слишком долго — опасно. Ведь можно замечтаться, ослепнуть и свалиться за борт, туда, где тихо рокочет невидимый винт.
Утром дверь спальни оставалась открытой. Я не стал ее открывать, но убедился в том, что тончайшая нить, которую я вечером незаметно приложил к косяку, исчезла. Может, этот котенок — ночной зверек?.. На всякий случай я проверил внешнюю дверь, убедился в том, что она по-прежнему заблокирована и на ней нет следов взлома. Да и какие следы можно оставить на броне голыми пальцами? Дверь в спальню я открывать не стал, но на всякий случай довольно громко прошелся рядом. Наверняка у мальчишки острый слух, пусть услышит, что я уже встал. Пока я завтракал, он так и не выглянул. Я выпил чашку кофе, помыл посуду и, заправив «Мурену», вышел в море за кусачками.
«С каких пор ты полюбил моллюски, друг Линус? — язвительно осведомился тот, кто иногда приходил в гости в мой мозг чтобы потрепаться, — У тебя изменился вкус?»
«Это развлечение для меня».
«Вчера ты еще не собирался развлекаться».
«А с утра решил иначе. Проваливай, язва».
«Оказывается, ты заботливый хозяин. Но ты уверен, что кусачки придутся ему по душе? Он варвар, для такого, как он, деликатесы Герхана — помои».
«Если не понравится, отпущу их обратно в море»
«Хочешь угодить ему, да?»
«Разумеется. У меня здесь не имперская тюрьма, пусть питается тем, что придется ему по вкусу. Пока он свободный человек».
«Не могу оспорить.»
Минут через двадцать после того, как я вышел, радар тревожно запищал. На экране, прямо под корпусом катера, переливалось пятно, топырщащееся в разные стороны короткими и длинными ресничками. Как большая и резвая амеба под объективом микроскопа, но я знал, как выглядят шнырьки на самом деле, вживую. Сонар работал на полную, однако голодный шнырек, этот глубинный, кажущийся поначалу медлительным увальнем, хищник не всегда настроен на диалог. За зиму он прилично отощал и сейчас, видимо, принял «Мурену» за здоровенную рыбину. Я не мог ему сказать, что первые косяки пройдут этими местами недели через две, не раньше.
Паниковать я не стал, только положил поближе коробку аммонсипала и вставил в пару брусков автоматические детонаторы. Они здорово помогали в таких случаях, инициируя взрыв на глубине в двадцать метров или раньше, при соприкосновении с чем-то плотным.
— Этот обед не тебе, — пробурчал я, всматриваясь в экран, — Можешь испортить себе желудок.
Шнырек неторопливо плелся за «Муреной» еще метров триста, потом стал понемногу отставать. В конце концов он резко сменил курс и ушел на глубину, видимо, изрядно разочарованный. Разворачиваться и тратить на него взрывчатку я не стал — мальчишество.
Риф, полный кусачек, нашелся неподалеку, я сжег совсем немного топлива. Натянув на себя приятный, кажущийся всегда немного прохладным, гидрокостюм, я отдал якоря и нырнул с аквалангом за плечами.
Космос — вот то, что я всегда вспоминал, когда погружался под воду. Огромный, непознаваемый мир, вечно чуждый, вечно прекрасный. Чужая среда, благосклонно соглашающаяся принять человека на короткое время. И безжалостно убивающая его, если он осмеливается продвинуться слишком далеко или чувствует зов гордыни. Излишне самоуверенным не стоит погружаться глубоко.
Я парил в акварельно-перламутровой бездне, маленькая частичка жизни в мире, который простирается до бесконечности, в какую сторону ни посмотри. Я несся над буро-зелеными лугами водорослей, которые качались в непонятном для человека ритме, подо мной проносились желтые песчинки камней, красивые и вечные. Застывшие кусочки, то ли надгробия Времени, то ли коренные жители этих мест. Если присмотреться, можно было различить шмыгающие крошечные черточки, несущиеся стайкой — как иглы-пули, выпущенные очередью — первые рыбки, вернувшиеся из теплых широт.
Кислородной смеси в баллонах хватало на девять-десять часов, я не спешил. Я долго плыл, полуприкрыв глаза, чувствуя всем телом неподатливую упругость течений, похожую на плотный сильный ветер. Если задрать голову вверх, хоть это и было неудобно в маске, можно было увидеть ртутное высокое небо, на котором сверкали звезды — те самые «водные огоньки», которые я видел с палубы.
Прекрасный мир. Другое измерение. Глаза здесь видят иначе и даже время течет не так, как наверху. Исполинская мощь и величие, уменьшенная копия Космоса… Кажется, раньше первопроходцев готовили под водой — кажущаяся легкость движений и уменьшенная масса приучали их к невесомости. Очень может быть. Наверно, тогда люди еще не знали, что тот, кто покорил подводный мир, может покорить и Космос. Или напротив, как раз очень хорошо знали.
Вспомнив, зачем спустился, я поплыл к ближайшему рифу и минут за сорок набрал полную сетку кусачек. Они послушно отделялись под натиском резака. Над моей головой покачивалась жирная большая тень, днище «Мурены», я работал сосредоточенно, не отвлекаясь. Хотел вернуться раньше на маяк? Не знаю.
