– Ну? – нетерпеливо спросил граф, смотревший в стремительно удаляющуюся спину своей нареченной. – Все готово?..
…Они остановились в каких-нибудь пятнадцати шагах от Элизы. Со своего места в толпе крестьян, высыпавших на дорогу, чтобы поприветствовать графа, она могла отчетливо, как на портрете, различить каждую черточку его лица – лица, так часто улыбавшегося ей одной, лица человека мужественного и благородного… Он по-прежнему был красив, но сейчас эта красота была иная – холодная, чуждая, недостижимая красота человека в атласном плаще, возвышающегося над почтительно взирающей на него толпой, но эту толпу не замечающего и оттого еще более прекрасного…
Словно что-то толкнуло ее к Эксферду; работая локтями, она протиснулась вперед и внезапно оказалась вне людской массы, прямо перед лошадьми Эксферда и мажордома. Они продолжали говорить о чем-то, и граф не замечал ее, как не замечал на протяжении своей жизни ничего, что выходило за пределы его сиюминутных интересов, а вот управляющий заметил, и задержал взгляд, пытаясь вспомнить, почему ему кажется таким знакомым лицо этой девушки, и тогда Эксферд, раздраженный невнимательностью собеседника, обернулся и увидел ее тоже.
В отличие от своего управляющего граф Эксферд Леншальский узнал ее сразу.
Ее удивило выражение злобы, промелькнувшее на этом лице – столь прекрасном и когда-то столь ею любимом. «Кого он может так ненавидеть?..» – подумала Элиза, еще не понимая, что граф смотрит на нее. Когда он тронул коня, и приблизился к Элизе, ей показалось, что сейчас сердце выскочит у нее из груди.
– Разве тебе дали мало золота? – прошипел Эксферд сквозь зубы, наклоняясь к ней. – Больше ты ничего не получишь. Убирайся.
В этот момент он увидел, как Терейша, подъехавшая почти уже к замковым воротам, поворачивается и ищет его властным взглядом: где же ты, муж мой? Ты нарушаешь приличия.
Он вонзил шпоры в бока своего жеребца, и, обрызгав Элизу грязью, через несколько секунд был рядом со своей женой.
В память Элизы навсегда врежутся эти мгновения: двое богатых счастливцев, в сопровождении свиты въезжающие под своды старинного замка, трепещущие на ветру флаги, нестройные звуки музыки, перемежаемые приветственными криками, и рвущиеся в ранних зимних сумерках огни фейерверков…
– …Корабль еще не вернулся? – спросил виконт у своей супруги во время обеда. Виконтесса отрицательно покачала головой. Руадье вытер салфеткой перепачканные в жиру руки, затем раздраженно смял ее и бросил на пол. С вызовом посмотрел на жену – не скажет ли та что-нибудь относительно его манер? Но Генриета молчала. За двадцать пять лет совместной жизни она прекрасно успела изучить характер своего мужа и знала, когда нужно промолчать, а когда – ненавязчиво, но твердо указать Рихарту на его неправоту. Она была настолько умна (Рихарт женился на ней не ради ее красоты – она и в лучшие свои годы, с плоской грудью и чересчур вытянутым лицом, мало кому могла показаться привлекательной; и не только из-за денег – Рихарт, даже в сорок два обаятельный, как сам дьявол, мог бы найти себе гораздо лучшую партию; он женился на ней, хотя никто в это не верил, ради ее ума), настолько тонко управляла своим мужем, что за двадцать пять лет они ни разу серьезно не поссорились – что было удивительно, учитывая непостоянный и вспыльчивый характер виконта. Самого Рихарта это тоже удивляло. Более того, в последние годы Генриета стала замечать, что Рихарт как будто специально старается спровоцировать ее, подловить на какой-нибудь ошибке – и, совсем как ребенок, надувает губы, когда это ему не удается. Это было чистое мальчишество. Походило на то, что чем старше Рихарт становится, тем больше он начинает впадать в детство… Из которого, впрочем, по мнению виконтессы, он никогда и не выходил.
Генриета мельком посмотрела на мужа. Годы мало изменили его. Волосы стали совсем седыми, обозначились складки под подбородком, кожу покрыли морщины… Ну и что с того? Неугомонная юность по-прежнему кипела в нем, выплескиваясь через край в каждом жесте, слове, взгляде, и оттого Руадье-внешний, доживающий седьмой десяток, становился почти невидимым, прозрачным, сквозь него просвечивался Руадье-внутренний, Руадье-настоящий, разбойник и шалопай, отпетый бабник и дуэлянт.
Мальчишка.
Он был старше Генриеты на двадцать лет, но иногда казался ей на двадцать лет моложе. Как же она иногда завидовала его вечной молодости, его красоте, его непосредственности, всем его мальчишествам! По утрам, глядя в зеркало, она замечала, как стареет. Прошедшие годы придали ей горделивую осанку, властность и достоинство светской дамы в возрасте, но так и не сделали более привлекательной, в то время как в постель Рихарта даже теперь была готова улечься чуть ли не каждая молоденькая дурочка, стоило ему лишь захотеть этого.
И самое смешное состояло в том, что Рихарт тоже завидовал своей жене. Привлекательность с самого рождения была его неотъемлемым качеством и поэтому он не особенно ценил ее. Зато перед интеллектом Генриеты он преклонялся. Сам по себе Рихарт был далеко не туп, скорее наоборот – он обладал умом чрезвычайно живым и острым, на ходу сочинял стихи, неплохо играл в шахматы, всегда удачно острил и вообще мгновенно становился душой любого общества, в котором ему довелось оказаться, но за двадцать пять лет совместной жизни ход мыслей его собственной жены так и остался для него тайной за семью печатями.
Она была (и оставалась) единственной женщиной, с которой ему никогда не становилось скучно. Обычно женщины надоедали ему через неделю близкого знакомства, в лучшем случае – через две или три.
– Прошел уже месяц, – сказал Руадье, в упор глядя на жену.
– Только на то, чтобы добраться до Ленвендо, требуется неделя… или даже больше, в зависимости от ветра.
– С ними был морской волшебник.
– Значит, что-нибудь их задержало, – как могла спокойно произнесла Генриета.
На самом деле она тревожилась, и сильно. Она уже два дня скрывала от мужа известие, которое ей доставил один из ее капитанов: две недели назад, когда он покидал порт Ленвендо, корабль Ноэса там еще не появился. Конечно, какие-то непредвиденные обстоятельства могли заставить Ноэса отплыть из Склервонса позже намеченного срока, и беспокоиться было еще рано, но… но она все равно беспокоилась.
– Что-нибудь! – мигом окрысился Рихарт. – «Что-нибудь»! Что-нибудь, похожее на пиратов! Что-нибудь, чрезвычайно похожее на галеоны Вольных Мореходов!.. Что-нибудь! Ну, конечно!..
– Отец, – рассудительно произнес Рамхель. – Пираты не появлялись в этих краях вот уже бог знает сколько времени. В дни вашей молодости…
