Пин и Мерри сели. Охранники-изенгардцы убежали с Углуком. Однако помышлять о спасении было рановато: обоих перехватили под горло волосатые лапищи, и, притянутые друг к другу, они увидели между собой огромную башку и мерзостную харю Грышнака; пасть его источала гнилой смрад. Стиснув хоббитов до костного хруста, он принялся ощупывать и обшаривать их. Пин задрожал, когда холодная клешня проехалась по его спине, обдирая кожу.
— Шшто, малышатки? — вкрадчиво прошептал Грышнак. — Как отдыхается? Ну да, ну да, неуютненько. Тут тебе ятаганы и плети, а там — гадкие острые пики. А не надо, не надо мелюзге соваться в дела, которые им не по мерке.
Крюковатые пальцы рыскали все нетерпеливее. Глаза орка светились бледным огнем добела раскаленной злобы.
Внезапно Пин разгадал, точно учуял, умысел врага: «Грышнак знает про Кольцо! Углук отлучился, вот он нас и обыскивает: ему оно самому нужно!» Сердце Пина сжималось от ужаса, и все же он изо всех сил соображал, как бы им половчее обойти ослепленного алчностью злыдня.
— Зря ищешь — не найдешь его, — шепнул он. — Не так-то это просто.
— Не найдешь его? — мигом отозвался Грышнак, вцепившись в плечо Пина. — Чего это не найдешь? Ты о чем говоришь, лягушоночек?
Пин немного выждал и вдруг едва слышно заурчал:
— Горлум, горлум. Ни о чем, моя прелесть, — прибавил он.
Хватка Грышнака стала судорожной.
— Ого! — тихо-тихо протянул гоблин. — Так ты вот о чем, а? Ого! Оч-чень опас-сно слишком много знать, оч-чень.
— Еще бы, — подхватил Мерри, поняв, куда клонит Пин. — Еще бы не опасно: тебе не меньше нашего. Но это уж твое дело. Лучше скажи, хочешь его заполучить или нет? А если хочешь — что дашь за это?
— Заполучить? Заполучить? — повторил Грышнак как бы в недоумении, но дрожь выдавала его. — Что я дам за это? Как то есть — что дам?
— Да вот так, — сказал Пин, отцеживая слово за словом. — Чего тебе без толку-то шарить в темноте. Времени нет, возни много. Ты только ноги нам поскорее развяжи, а то не скажем больше ни словечка.
— Козявочки вы несчастненькие, — зашипел Грышнак, — да все, что у вас есть, и все, что вы знаете, вы в свое время выложите: наизнанку вывернетесь! Об одном жалеть будете — что вам больше нечем ублажить Допросчика, ох как будете жалеть и как скоро! Куда спешить? Спешить-то некуда. Думаете, почему вас до сих пор не распотрошили? Уж поверьте мне, малявочки вы мои, что не из жалости: такого даже за Углуком не водится.
— Чего-чего, а этого нет, — согласился Мерри. — Только добычу-то еще тащить и тащить, к тому же все равно не в твое логово, как дело ни обернись. Притащат нас в Изенгард, и останется большой гоблин Грышнак с преогромным носом, а руки нагреет Саруман. Нет, хочешь подумать о своей выгоде, думай сейчас.
Грышнак вконец остервенел. Особенно взъярило его имя Сарумана. Время было на исходе, гам затих. Того и гляди, вернется Углук или охранники-изен-гардцы.
— Ну, говорите: у тебя оно, что ли? Или у тебя? — повел он глазами-угольями.
— Горлум, горлум! — отвечал Пин.
— Ноги развяжи! — отозвался Мерри.
Лапищи орка содрогнулись.
— Ладно же, гниды недоделанные! — скрежетнул он. — Ножки вам развязать? Да я вас лучше вашими кишками удавлю. Вы что, думаете, я вас до костей не обыщу? Обыщу! Изрежу обоих на мелкие вонючие клочья! И ножки ваши не понадобятся, я и так вас унесу туда, где нам никто не помешает!
Он подхватил и притиснул под мышками обоих хоббитов до костного хруста; неимоверная силища была в его руках и плечах. Пришлепнув им рты ладонями, он втянул голову в плечи и прыгнул вперед. Быстро и бесшумно добрался он до ската, а там проскочил между орками-дозорными и темным призраком смешался с ночью, сбегая по холму на запад, к реке, вытекавшей из леса. Серел мутный широкий простор, и одинокое пламя колыхалось впереди.
Пробежав с десяток саженей, он остановился, всматриваясь и вслушиваясь. Ничего было не видно, ничего не слышно. Он медленно пробирался вперед, согнувшись чуть не вдвое, потом присел на корточки, снова вслушался — и выпрямился: настал миг рискнуть и прорваться. Но вдруг перед ним возник темный конный силуэт. Конь заржал и вздыбился. Всадник что-то прокричал.
Грышнак бросился наземь плашмя, подминая под себя хоббитов, и обнажил ятаган. Он, конечно же, решил на всякий случай убить пленников, но решение это было роковое. Ятаган брякнул и блеснул в свете дальнего костра слева. Из мрака свистнула стрела: то ли пущена она была очень метко, то ли судьба ее подправила — но стрела пронзила его правую руку. Он уронил ятаган и вскрикнул. Топотнули копыта, и едва Грышнак вскинулся и побежал, как его насквозь прободало копье. Он дико взвыл и тяжело рухнул, испуская дух.
Хоббиты лежали ничком, как их бросил Грышнак. Другой конник подъехал на помощь товарищу. То ли конь его видел по-особому, то ли особое было у него чутье, только он перепрыгнул хоббитов, а седок не заметил их, прикрытых эльфийскими плащами, прижавшихся к земле, испуганных до полусмерти.
Наконец Мерри шевельнулся и тихо прошептал:
— Ну ладно, это вышло, а теперь же что?
Ответа ждать не пришлось. Орки услышали предсмертные вопли Грышнака. На холме раздались еще и не такие вопли: обнаружилось, что хоббиты исчезли, и Углук, должно быть, оттяпал виновным одну-другую башку. Ответные крики орков вдруг послышались справа, за сторожевыми кострами, со стороны леса и гор. Явился, верно, долгожданный Маухур и с ходу кинулся на конников. Пронесся топот коней. Ристанийцы стянули кольцо вокруг холма, подставившись под стрелы орков, лишь бы никто из них не ушел; кое-кого отрядили разобраться с новоприбывшими. Мерри и Пин оказались за пределами битвы: путь к бегству никто им не преграждал.
— Ишь ты, — сказал Мерри, — будь у нас руки и ноги свободны, мы бы, пожалуй что, и спаслись. Но я до узлов не дотянусь, их не перегрызу.
— Была нужда их грызть, — возразил Пин. — Зачем бы это? Я же тебе начал говорить: руки-то у меня свободны. Связаны так, для виду. Ты не болтай зря, а поешь-ка вот путлибов.
Он высвободил кисти и залез в карман. Путлибы раскрошились, конечно, однако никуда не делись, обернутые листами. Хоббиты съели по две, если не по три раскрошенные галеты. Вкус их был давний и вызвал на память милые светлые лица, веселый смех и вкусную, полузабытую еду. Они сидели и вкушали, медленно и задумчиво, не обращая внимания на крики и лязги битвы, происходившей рядом. Первым опомнился от забытья Пин.
— Бежать надо, — сказал он. — Погоди-ка!
Ятаган Грышнака лежал рядом, но он был тяжелый и неудобный; пришлось проползти к трупу гоблина, нащупать и вытащить длинный острый нож. Этим ножом он мигом разрезал все их путы.
