Она поднялась на берег рва и остановилась, глядя на сутолоку, на шатры, которые появились всего за несколько дней. На юге и на западе над дорогой висела пыль, которая поднялась от множества ног, продолжавших идти к Сильварресту. Миррима слышала, что прошлой ночью явились богатейшие купцы из самого Лисле.
«Здесь соберутся все, — думала Миррима. — Силы Короля Земли волшебны, и даются они только тогда, когда наступают самые темные времена. Сюда придут все, кто хочет выжить в Даннвуде — опустошители, во рву — чародеи. Скоро здесь будет достаточно людей, чтобы крови хватило на целые реки».
От этой мысли, перед лицом тревожного будущего, она почувствовала себя маленькой и беспомощной. И Боринсон уедет, и ей не на кого будет положиться.
«Я должна подготовиться», — подумала Миррима.
Они с Боринсоном отправились обратно в замок. На несколько секунд Миррима задержалась на мосту и посмотрела на огромных рыб, плавающих во рву. На душе стало легче. Чародеи вод были сильны, и защита их была надежна.
Тем же утром Миррима завтракала в Королевской Башне вместе с королем Габорном и королевой Иом, в присутствии обоих Хроно. Даже подружившись с Иом, она по-прежнему чувствовала себя неловко в присутствии короля.
Но в этот день не только Мирриме было не по себе: Габорн и Боринсон отказались обсуждать последнюю охоту и вообще говорили очень мало. Габорн получил тревожные вести из Мистаррии и все утро был мрачен и замкнут.
Завтрак заканчивался, когда в обеденный зал вошел почтенный канцлер Роддерман, великолепный в своем черном парадном платье, с белой расчесанной бородой.
— Милорд и миледи, — сказал он. — Прибыл герцог Гроверман с просьбой об аудиенции.
Иом недовольно взглянула на Роддермана.
— Неужели это так важно? Мы не виделись три дня.
— Не знаю, но он ждет в приемной уже полчаса. Забился в угол и ждет, — сказал Роддерман.
— Забился в угол? — засмеялась Иом. — Что ж, не будем заставлять его сидеть в углу.
Но хотя слова Роддермана и рассмешили Иом, Миррима почувствовала, что королеве не слишком хочется видеть герцога.
Вскоре в зал вошел герцог. Это был невысокий человек, неповоротливый, с резкими чертами лица и темными глазами, посаженными так близко, что лицо его казалось уродливым. Среди лордов, воинов и дворян он казался человеком случайным. Миррима слышала сплетни о том, что настоящий отец этого герцога — уборщик конюшен.
В честь Праздника Урожая герцог надел великолепное черное платье, расшитое темно-зелеными листьями. Волосы его были расчесаны и уложены, седеющая борода искусно подстрижена и лежала на груди двумя прядями. При всей его некрасивости, герцог был прекрасно ухожен и одет.
— Ваши величества, — герцог галантно улыбнулся и отвесил низкий поклон. — Надеюсь, я не прервал ваш завтрак.
Миррима догадалась, что Гроверман попросил канцлера не докладывать о нем, пока король и королева не закончат трапезу.
— Нет, нет, — сказал Габорн. — Весьма любезно с вашей стороны проявить столько терпения, ожидая.
— Поистине, у меня есть основания полагать, что дело мое крайне срочное, — сказал герцог, — хотя кто-то может со мной и не согласиться, — он многозначительно взглянул на Иом. В его словах Мирриме послышалось предупреждение. Даже Иом удивилась. — Не сочтите за дерзость, ваше величество, но я привез вам свадебный подарок.
Вот уже несколько дней подряд в надежде заслужить милость нового Короля Земли все лорды королевства засыпали молодоженов подарками. Кто-то привозил дорогие украшения. Кто-то присылал ко двору сыновей и вассалов, чтобы пополнить ряды Королевской Стражи. Те, кто присылал сыновей, преследовали обычно сразу четыре цели: увеличивая королевскую армию, они заодно оставляли королю постоянное напоминание о преданности вассала. Оставленный при дворе молодой человек заслуживал милость к отцу и нередко служил ему соглядатаем. Кроме всего прочего, новоявленный рыцарь получал возможность завести и себе союзников, прибывших с дальних окраин или даже из других государств.
За три дня Королевская Стража, разбитая Радж Ахтеном, была восстановлена, и Габорну не пришлось набирать воинов среди подданных. Мирриме даже показалось, что Габорну пришлось хорошенько поломать голову, подыскивая должности новобранцам.
— Итак, — спросила Иом, — что же это за подарок, если вручение его требует срочности? Гроверман кивнул.
— Подарок у меня непростой, — сказал он. — Как вам известно, господь отказал мне в детях, иначе я непременно отправил бы их к вам на службу. Но этот подарок не менее дорог моему сердцу.
Он хлопнул в ладоши и в ожидании повернулся к двери.
Дверь открылась, и вошел мальчик с растопыренными руками. В каждой руке он держал за загривок желтого щенка. Щенки равнодушно таращили на всех круглые коричневые глаза. Миррима не знала эту породу. Это были не мастиффы и не боевые псы. Не гончие и не охотничьи. И не комнатные собачки, которых так любят леди в холодных странах.
Можно было бы подумать, что это помесь, если бы не совершенно одинаковый окрас — рыжевато-коричневая короткая шерсть на спине и белое горло.
Мальчик, лет десяти, в грубых кожаных штанах и в новой куртке, был столь же чист и ухожен, как сам герцог. Гроверман вручил Габорну и Иом по щенку.
Маленький меховой комок, оказавшись у Габорна на руках, зашевелился, учуяв колбасный запах. И принялся, игриво покусывая, вылизывать пальцы влажным языком. Габорн потрепал его за уши и перевернул на спину посмотреть, кобелек это или сучка. Это был кобелек. Он неистово завилял хвостом и так настойчиво попытался перевернуться обратно, что едва не прокусил Габорну палец. Это был настоящий боец.
Габорн рассмотрел щенка.
— Благодарю, — сказал он, несколько удивленно — Я никогда не встречал собак этой породы. Для чего они?
Миррима перевела взгляд на Иом и едва не ахнула. В глазах королевы полыхал гнев, и она еле сдерживалась.
Герцог этого не заметил.
— Ваше величество, выслушайте меня, — ответил герцог. — Я принес вам этих щенков неспроста. Мне известно, что вы связали себя обетом и не желаете принимать дары подданных. И хотя многие уже предложили вам себя в Посвященные, ни вы, ни королева не взяли даров. Но что бы ни ожидало нас впереди, вы должны к этому подготовиться.
Услышав, как Гроверман повторил вслух ее собственные мысли, Миррима испугалась.
— Очень точная мысль, — согласился Габорн.
Взгляд у него стал печальным, в глазах была боль. Миррима в свое время решилась принять дары обаяния и ума от сестер и матери. И потому на себе испытала тяжесть вины, которая потом гнетет душу.
