— Спрашиваю только из любопытства, — не унимался Бейкер, — кто-нибудь из вас видел лошадь или быка?
— Нет, но мы видели много Неистовых людей и еще больше тех, кто проводил свое время сидя, когда следовало что-то делать.
— Ну, это не про меня, — ответил Бейкер. — А будь моя воля, я бы стал Джеронимо* [5].
— А я Джимом Торпом* [6], — вмешался Большой Рыжий.
— А я — Покахинтас* [7], — вставила Золушка.
— Так прилетайте на Большой Малый Рог и возьмите себе имена, какие хотите, — предложил Сидящий Конь.
— А в дополнение к именам каждую субботу вы сможете наносить на лицо боевой раскрас, — добавил Неистовый Бык.
— И сколько жен разрешено иметь индейцу? — спросил Бейкер.
— Со сколькими бы женщинами ты смог жить? — задал встречный вопрос Сидящий Конь.
— Если исходить из моего достаточно долгого и обширного опыта, в итоге получается, что меньше чем с одной, — ответил Бейкер.
— Видишь? — кивнул Сидящий Конь. — На поверку выходит, что ты совсем и не инопланетянин.
— Я вообще-то думал, что инопланетяне — вы.
— Для нас мы — не инопланетяне.
Они унесли стаканы с «Синим ангелом» за столик и начали играть в какую-то игру, с картами, камешками и перышками.
— Я вот думаю, а чего мы должны тревожиться из-за этой войны, — подхватил разговор преподобный Билли Карма.
— Они трижды подумают, прежде чем атаковать «Аванпост», — изрек Макс. — Все-таки здесь обретаются живые легенды. Им не захочется с нами связываться.
— Если это безбожные хлордышащие, они, возможно, и не знают о нас, — резонно указал Карма. — А может, у них другие легенды.
— Если они — безбожные хлордышащие, к Генриху II интереса у них не больше, чем у нас — к их родной планете. — Никодемий Мейфлауэр улыбнулся своей шутке и лицом, с вдовьим пиком и длинным крючковатым носом, превратился в дьявола, как я его представлял. Возможно, поэтому он и взял себя имя Никодемий.
— Я хочу прямо заявить: утверждений, если инопланетян — значит безбожник, я не приемлю. — Аргиль засиял, как рождественская елка.
— Ты веришь в Бога? — в лоб спросил его Карма.
— Я верю в тридцать различных и одинаково выдающихся богов, — гордо ответил Аргиль. — В моем пантеоне их на тридцать шесть больше, чем у тебя.
— То есть ты язычник.
— То есть у тебя ограниченный кругозор.
— Впрочем, совершенно не важно, во что ты веришь, — продолжал Карма. — Иисус все равно умер и за твои грехи.
— Никак не могу понять, как вы можете обожествлять того, кто не сумел даже спасти себя. Да еще носите изображение креста, который его убил. Это очень уж напоминает психическую некрофобию.
— За это ты мне ответишь! — вскричал Билли Карма, поднимая сжатые в кулаки руки.
Аргиль прыгнул вперед и нанес резкий удар в подбородок. Тут же отступил, а преподобный медленно осел на пол.
— Тебе не победить того, кто молится Балакстибо, богу самозащиты, — торжествующе воскликнул Аргиль.
— Он — один из тридцати семи? — осведомился Бейкер.
— Да, — кивнул Аргиль. — Хотя мой фаворит — Уилксибоет.
— Это еще кто?
— Бог сексуальной потенции.
Преподобный Билли Карма застонал, сел, потирая подбородок.
Аргиль протянул ему руку.
— Не обижаешься?
— Нет, — ответил Карма. — Помоги мне встать, а? — Встав, повернулся к Регги. — Эй, Регги, смешай мне и моему другу по высокому стакану. Пошли, Аргиль, удивительный ты наш инопланетянин. — Обнял его за переливающиеся разноцветьем плечи и повел к столику. — Нам надо о многом переговорить.
— Правда?
Карма кивнул:
— Давай начнем с Уилксибоета.
— Уилксибоет, — задумчиво повторил Бард, оторвавшись от блокнота. — Звучит.
— Как вышло, что ты не пользуешься ни диктофоном, ни компьютером? — спросил Катастрофа Бейкер, который подошел к нему и заглянул через плечо на исписанную страницу.
— Это не искусство.
— В чем разница между фиксацией наших разговоров на магнитный носитель и записью на бумаге?
— Я приукрашиваю текст.
— А с помощью компьютера это сделать нельзя?
Бард на мгновение задумался, потом покачал головой.
— Не люблю машины.
— Если уж на то пошло, я их тоже не люблю, — признал Бейкер. — Просто подумал, что компьютер ускоряет процесс.
— Он может написать мою книгу в двести тысяч раз быстрее, чем мое перо, — согласился Бард. — Но, поверь мне, из-под пера вы выйдете куда более красивыми.
— Шлифуешь острые углы, да?
— Или добавляю, — ответил Бард. — Всяко бывает.
— Предлагаю тебе сделку, Вилли. — К ним присоединился Маленький Майк Пикассо. — Дай мне десять процентов аванса, и я проиллюстрирую твою книгу. Сделаю рисунки всех, кто бывает в «Аванпосте».
— Дельное предложение. При условии, что ты согласишься подождать, пока я не продам рукопись.
— Конечно. Нет проблем.
Бард долго смотрел на него.
— Тогда по рукам. А теперь поделись со мной истинной причиной, заставившей тебя сделать такое предложение.
Маленький Майк указал на Силиконовую Карни.
— Я умру, если не смогу нарисовать ее.
Бейкер проследил за его рукой и впервые увидел ее.
— Если ты хочешь только нарисовать ее, значит, у тебя не все в порядке с головой.
Силиконовая Карни поднялась, и в зале все замерло. Никто не говорил, не пил, не играл в карты. Напрягшись, можно было услышать, как одна молекула стукается о свою соседку. Такое впечатление производила она на мужчин.
Я кое-что о ней знал. Не много, но достаточно, чтобы понять, откуда взялось ее имя. С силиконовой половиной все было просто: редко кто из стройных женщин может похвастаться пятидесятидюймовым бюстом с торчащими вперед сосками. Карни, как я понимал, от карнавала: ее тело покрывали произведения искусства, не просто татуировки, а какие-то картины инопланетян, которые находились в непрерывном движении и переливались разными цветами, так что она сияла, как бесценное украшение.
Тишину нарушил Бейкер.
— Клянусь Богом! — воскликнул он. — Впервые вижу одно произведение искусства поверх другого, еще более красивого!
Силиконовая Карни одарила его улыбкой.
— Тебе нравится? — промурлыкала она с акцентом, происхождение которого мне за пять лет так и не удалось установить.
— Мэм, — он скинул жилетку и рубашку, — у меня тоже неплохие татуировки, как ты сама можешь в этом убедиться, но я признаю, что в сравнении с твоими они — ничто. И, уж конечно, нарисованы не на столь прекрасном холсте.
Насчет татуировок Бейкера я не ошибся: они встречались в страстном и порнографическом объятии на его груди, чтобы тут же убежать на руки и вернуться на грудь.
