Здесь, на этих мрачных складах, можно было изучать весь мир — жаль, у Василия не было для этого времени. Ведь по товарам можно было сказать если не все, то многое о культуре тех стран, из которых они прибыли. Всяческие горючие жидкости для светильников и ароматические вещества, которые можно было иногда и перепутать по незнанию, прибывали с Ближнего Востока. Именно монополией на "земляное масло" Восток и удерживал Европу от военных экспансий. Европа же постоянно бряцала оружием, избытки которого в большом количестве продавались на мировых рынках. Да еще тяжелые яркие ткани: парча, бархат. В противовес легкому восточному шелку и грубым льняным тканям из восточно-славянских земель. Изворотливые умом азиаты уже изобрели электричество и торговали примитивными аккумуляторами: глиняными сосудами, наполненными кислотой, с медными электродами. Применялись они обычно ювелирами для гальваники, то есть хромирования, оцинковки или позолоты. Хотя на склады уже начали поступать и небольшие партии электрических лампочек — стеклянных колб с бамбуковым угольком между электродами. Товар был дорогой и неходкий. Пока, конечно. Теперь оставалось лишь появиться на сцене новому идеологу из грабителей, вроде известного нам Соловья Петровича, и провозгласить электрификацию плюс узаконенный грабеж, и история завертится, как белка в колесе. А может, чаша сия минет сей тихий уютный мир? Или им тоже придется наступить на те же грабли и испытать все прелести правления "идейных вождей"? Одного с челкой, другого с трубкой. Ну, тогда держитесь, купцы, ваша аполитичность и космополитичность станет вашей же погибелью. Этот молодой, зеленый мир еще не удобрен костями миллионов невинных и не опылен радиоактивным пеплом. И князь Григорий, по сравнению с тиранами нашего мира — просто шалун. На него достаточно Василия Дубова. А остальное — дело времени. Оно всегда работает не на Зло...
* * *
Баба Яга сидела насупившись за столом, подперев голову руками. А на сундуке, по-барски развалясь, ее поучал здоровенный черный кот.
— Это же так просто, — говорил он. — Вот смотри, щелкаешь пальцами — и все. — При этом кот щелкнул когтями, и на столе рядом с Бабой Ягой загорелась свеча. — Ну давай, попробуй сама.
Баба Яга старательно сложила пальцы в жменю и приготовилась ими щелкнуть.
— Не в мою сторону! Не в мою сторону! — истошно завопил кот и очень даже резво нырнул с сундука под лавку. И вовремя. Раздался оглушительный грохот, крышку с сундука сорвало взрывной волной, и она отлетела к печи. А в сундуке загорелись какие-то тряпки. Кот схватил ушат с водой и опрокинул его в сундук. Оттуда раздалось шипение и повалил вонючий дым. Кот скорчил недовольную мину.
— Мягче надо. Мягче, — сказал он Яге, так и сидевшей с тоскливым выражением лица за столом. — Ты баба горячая, слишком много чуйства в это дело вкладываешь. Надо научиться подавать его поманеньку и в нужном направлении. Давай еще разок попробуем.
— А может, хватит на сегодня? — жалобно спросила Баба Яга.
— Нет, — отрезал кот. — Давай. Направляй руку на подсвечник. Так, хорошо. — при этом кот предусмотрительно спрятался за колченогий стул. — Ну давай, щелкай.
На этот раз свеча вместе с массивным подсвечником со скоростью снаряда полетела в сторону двери. Там подсвечник ударился о притолоку и свалился прямо на хвост коту. Кот издал нечеловеческий вопль. Он запрыгал по избе, испуская жуткие проклятия и дуя себе на хвост. В конце концов он опустил хвост в сундук, полный мокрых тряпок, и, похоже, ему полегчало.
— Да, правда твоя. Пожалуй, на сегодня хватит.
* * *
В комнате на постоялом дворе детектив застал обоих скоморохов, однако те его даже не заметили, занятые не то репетицией, не то читкой некоего драматического произведения. Василий невольно прислушался — пьеса оказалась исторической, на тему завоевания Новой Мангазеи царем Степаном. Как Дубов понял из текста, действие очередной сцены происходило на холме, откуда царь наблюдал, как его славное воинство грабит город, поджигает дома и насилует мангазейских женщин. При этом Степан произносил возвышенный пятистопно-ямбовый монолог.
"СТЕПАН:
Скажите, чтоб не очень увлекались
В поджогах, грабежах и баболюбстве —
Я ведь желаю только проучить
Сей град за непокорство и гордыню,
С лица ж земли сносить не собираюсь.
Ведь я же не злодей и не насильник,
А своего народа благодетель.
А так как нынче Ново-Мангазея
Уже в составе царства моего,
Об чем указ вечор подписан мною,
То я не ворог подданным своим,
Пришедшим ныне под мою корону,
А царь — хоть грозный, но и справедливый!..
Что скажешь ты, мой верный воевода?
ВОЕВОДА:
Приказ я отдал прекратить разбой —
И так уж все пограбили, что можно
И девок перепортили довольно.
СТЕПАН:
Молчи! Меня касаться это не должно;
Я — царь, а не убийца, не насильник.
А коли наши славные стрельцы
Кой в чем переусердствовали малость,
Пускай господь их судит, а не я.
ВОЕВОДА:
Как скажешь, Государь, все в царской воле.
СТЕПАН:
Что это за людишки там стоят?
ВОЕВОДА:
Градоправитель Новой Мангазеи...
Ну, то есть бывший, я хотел сказать,
А вместе с ним старейшины градские.
СТЕПАН:
Чего им? Впрочем, подойдут пускай.
Да им скажи, чтоб слишком не робели —
Ведь я их новый царь, а не какой-то
Упырь, иль бес, иль злой поработитель".
— Ну как? — вдруг обернулся к Василию Мисаил, читавший за царя Степана. Правда, в его исполнении грозный монарх больше смахивал на гоголевского городничего.
— Довольно любопытно, — осторожно ответил Дубов. — Что это за пьеса?
— О, это великое произведение великого сочинителя! — важно сообщил Антип. — Считавшаяся безвозвратно утерянной трагедия Джона Уильяма Свампа "Завоевание Мангазеи".
— Там и для тебя есть что сыграть, Савватей Пахомыч, — подхватил Мисаил. — К Степану приходят городские старейшины, они просят пощадить мирных жителей и обещают отдать ему все свои несметные богатства, но царь отвечает, что ему и так все принадлежит, а главного старейшину велит высечь у себя на конюшне. И тогда сей старец выхватывает из-за пазухи дамасский кинжал и гордо закалывается. Уверен, что у тебя это прекрасно получится!
— Я подумаю над вашим предложением, — дипломатично уклонился от ответа Дубов. — Но что это за Джон Уильям как там его и почему трагедия неизвестная, если у вас есть ее текст?
— Джон Уильям Свамп был по роду занятий представителем одного крупного торгового дома с Альбиона в Новой Мангазее, — начал терпеливо объяснять Антип, — но основным делом его жизни стало сочинительство для подмостков. Свамп был свидетелем завоевания Мангазеи царем Степаном и поведал об этом в своей трагедии, написанной хотя слогом аглицких драм, но на нашем языке, коим он, долгие годы живя здесь, овладел в совершенстве. Но потом все списки этой трагедии были отобраны, а сам Джон Уильям выслан обратно в Англию.
