Так он и стоял, засмотревшись на дымящиеся картофельные головешки, уходящие на руки денежным прохожим. А потом его сбили – весьма бесцеремонно. Бесформенная масса, скрытая под темно-серым полотном, ощутимо толкнула его в спину и без объяснений направилась дальше по внешнему ряду. Подобная наглость разозлила Хмарея – и без того пребывавшего не в лучшем духе. Толкучки на рынке хватало всегда, но можно же было попросить заранее, предупредить о своем намерении или извиниться после? Вместо этого обидчик шел дальше, может быть, даже довольный своей мелкой пакостью – за капюшоном плаща того было не видно.
По крайней мере, здесь – на рыночной площади – Хмарей мог заявить о личной неприязни негодяю в лицо. Он пошел за серым плащом, груженым двумя сумками на плечах.
А впрочем, плащ не такой уж и серый. – Одумался вдруг портной. – Скорее уж черный, но чуть поношенный и выцветший. – Он быстро вспомнил все, что знал о выделке шерсти. – Обычно, шерсть после валяния шерстят щеткой, чтобы придать полотну мягкость и красоту. Но в некоторых случаях от такой процедуры намеренно отказываются…
Тонкая гладкая шерсть плаща незнакомца была свободна от дорожной грязи, но черный краситель успел чуть обветшать от настойчивого использования.
Гневную решимость Хмарея быстро подточил его же опытный глаз. Преследуемый им грубиян не снимал капюшон и не сдвигал плащ за плечи, хотя его простая в выкройке накидка не имела рукавов. Чтобы держать одну из сумок, ему приходилось наматывать полу на руку. Зато вторая рука оставалась не у дел: на другом плече покоилась перекидная сумка, какую принято было иметь у всадников. Спешившись, верховые перевешивали их со спин ездовых тварей себе на плечи, и несли дальше так же, как и незнакомец впереди.
Прекрасно зная уловки местных воришек, Хмарей бы посоветовал незнакомцу придерживать свою перекидку в рыночной толкучке. Но стоило ему только подумать об этом, как на его глазах один из хитрецов попытался невзначай сбить с ног фигуру в плаще. – Что лежит на Тверди, то общее! – Без сомнения, дальше бы в дело вступили его сообщники. Подхватили бы вещи упавшего и скрылись за спинами прохожих. Вот только фигура устояла, а сам зачинщик от ответной подножки повалился в грязь. Сколько еще за сегодня было отбито рук у прочих карманников и аферистов, Хмарей не знал, но на этом, должно быть, внимание к гостю местной теневой публики прекратилось.
После такой сцены и Хмарею окончательно расхотелось ссориться с неизвестным, но следить за ним он еще не бросил. Крутой нрав обидчика заставлял вновь вспомнить о вольных ведущих. А хорошему клиенту обиду простить было куда проще, чем сделать это здесь, просто так – в спину.
Пока Хмарей рассуждал о собственном достоинстве, плащ свернул с дороги и, не сбавляя скорости, ворвался в открытые двери аптеки на углу высотного пятиэтажного здания. Кожевник подошел ближе и застал сцену, развернувшуюся внутри небольшого, но основательного заведения. Незнакомец спустил поклажу на пол и сдернул капюшон. К немалому удивлению Хмарея, это была женщина. Или девушка – по крайней мере, точно намного сезонов моложе него. Он даже не задумывался над такой возможностью, и теперь не знал, как к этому отнестись. Быть оскорбленным женщиной – самый незамысловатый и распространенный удел мужчины, но от того не становящийся менее неприятным.
Они с аптекарем начали сходу торговаться так, что несколько клиентов заведения, бывших внутри, вышли на всякий случай проветриться.
– О, девочка, не так сразу! Я тебя не знаю, с тобой не работал. – Возражал аптекарь.
– Так давай познакомимся: я та, кто товар тебе продаст дешевле, чем обычно. И качество у меня отличное. Сам убедишься. – Отвечала она.
Аптекарь был загорийцем. Из той породы, что, казалось, рождались сразу тощими юркими стариками, склонными к скупости и любви к большим, пышным и громким торгам. Но и торговка была ему под стать. Шумела и жестикулировала, как и положено торгашам. Она была так напориста, что, казалось, вот-вот возьмет собеседника за кудрявые волосы и начнет колотить о прилавок его головой.
– … черные семена, перемолотые лини, – перечисляла она, – готовая ходьбинская горчица, масло миррорских яблок...
– А горчица что? – Заинтересовался старик.
– Горчица в прессованных брикетах: больше горсти будет, если перетереть.
– Черные семена беру обычно по десять жести за горсть, а горчицу – два за брикет…
– Я же сказала: дешевле, чем обычно, а не даром! Горчица ходьбинская, а не с поля за городом.
– Но ты совсем не та, кто мне товар поставляет!
– Так ты тут не дружбой занимаешься, а выгодой. И нет у тебя ни черных семян, ни горчицы никакой, и, наверное, не часто бывают.
– Четырнадцать за семена и четыре за горчицу. – Вновь понизил тон аптекарь.
– Слушай, – она приблизилась к прилавку, – аптеки тут еще есть, черные семена я и там могу оставить. У них будут, а у тебя – нет. А уж горчицу я могу в любую лавку сдать – хоть пекарю, хоть лекарю.
– Показывай.
Торговка сгрузила сумки на пол, открыла карман перекидки и достала оттуда мешочки. Поставила их на прилавок и развязала узлы. Торговец потер верхний брикет и понюхал палец. Затем другой рукой взял пару семян и разжевал их.
– Позвольте, но это не дотягивает до первой линии! – Возразил старик.
– Цену не сбивай! Так?! Товар отличный – иначе я бы не стала его вообще тащить.
– Восемнадцать и пять.
– Двадцать три и восемь.
– Ну, тут уже про дешевле, чем обычно и не пахнет.
Как у старого аптекаря хватало упорства изображать такое спокойствие перед яростным женским напором, Хмарей не знал. На его месте он бы сейчас уже согласился латать ее форму бесплатно.
Да. – Понял портной. – На ней была именно форма. – За полами примелькавшегося плаща беспрестанно показывался предмет его мастерства. Хмарей боялся обмануться издали, но все сходилось к тому, что это была форма Змей.
– Двадцать один и семь. – Продолжала торговка.
– Двадцать и шесть.
– Забирай. – Наконец, согласилась она. – Здесь тридцать пять брикетов и горстей сорок семян.
– Пожалуй, семена можно и пересчитать.
– Хорошо, я сама проверю, но если окажется, что больше сорока – сам понимаешь: тогда уж придется и за лишние заплатить.
Торговец задумался, взглядом померил мешок и крепкую, но небольшую девичью кисть. Решил не проверять.
– Как считать будем?
– За каждую горсть и брикет – отдельно плату на прилавок. Если много выходит, могу золотом после взять. Пятьсот монет за золотой.
