Звук странного ворчливого голоса заставил Мону остановиться, но она тут же попятилась. Из газетного гнезда выбрался крохотный человечек и злобно уставился на нее. Таких маленьких людей девушке еще видеть не доводилось: ростом не больше двух футов, угрюмый безобразный карлик, с лицом, которое словно кое-как вырезали из дерева и не стали отделывать. Одет он был почти в лохмотья, щеки и подбородок покрывала щетина. Из-под кепки свисали спутанные сальные космы.
О-ох! Она куда пьянее, чем думала.
Долгую минуту Мона стояла, покачиваясь, глядя на него сверху вниз, почти ожидая, что видение рассеется, как облачко дыма, или разом исчезнет. Ни того, ни другого не произошло, и к ней вернулся дар речи.
— Просто я не заметила вас там… внизу… — Что-то не то она говорит. — То есть…
Его взгляд стал еще более злобным.
— Значит, думаете, раз я такой маленький, меня и замечать не стоит?
— Да нет. Совсем не так. Я…
Мона понимала, что его рост — только прихоть генетики, правда, очень необычная, какую редко можно встретить, а уж тем более на ночной улице Крауси, однако ее фантазия, а вернее, выпитое пиво, твердили: ворчливый человечек — существо куда более экзотичное.
— Вы лепрекон? — услышала она свой вопрос.
— Будь у меня горшок с золотом, по-вашему, я спал бы на улице?
Она пожала плечами.
— Конечно, нет. Вот только…
Он прижал палец к одной ноздре и высморкался на тротуар. Желудок Моны всколыхнулся, во рту стало кисло. Уж конечно, если ей наконец выпала странная встреча, какие у Джилли случаются чуть ли не каждый день, то с таким вот заросшим грязью сопливым карликом.
Человечек утер нос рукавом куртки и ухмыльнулся.
— Да что это с вами, принцесса? — спросил он. — Если мне не по карману постель на ночь, так с чего вы взяли, будто я примусь покупать носовые платки, лишь бы пощадить вашу чувствительность?
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы усвоить смысл его слов, и тогда, порывшись в кармане комбинезона, она вытащила пару смятых долларов и протянула человечку. Он посмотрел на деньги с подозрением и не взял.
— Это что такое? — спросил он.
— Ну, просто я… я подумала, что пара долларов может вам пригодиться.
— Даете просто так? Без всяких условий?
— Ну не взаймы же, — парировала она. Как будто она его когда-нибудь снова увидит!
Он взял бумажки с явной неохотой и проворчал:
— Да будь они прокляты.
Мона не сдержалась:
— Большинство людей сказали бы «спасибо».
— Большинство людей не оказались бы в долгу у вас, — ответил он.
— Извините.
— За что?
Мона заморгала.
— Я хотела сказать, что не понимаю, почему вы теперь у меня в долгу. Всего-то за два доллара?
— Тогда зачем извиняться?
— Я и не извинялась. Да, конечно, прозвучало так, но… — Она совсем запуталась. — Я просто пытаюсь сказать, что мне взамен ничего не нужно.
— Поздно. — Он засунул бумажки в карман. — Ваш подарок был сделан от чистого сердца, а это значит, что теперь я у вас в долгу. — Он протянул девушке руку. — Нэки Уайлд, к вашим услугам.
Ту самую руку, с помощью которой он высморкался. Мона решила обойтись без ритуала вежливости и засунула руки в карманы комбинезона.
— Мона Морган, — ответила она.
— Родители склонны к аллитерациям?
— Что-что?
— Вам следует показаться доктору. Вроде бы проблемы со слухом.
— Слух у меня в полном порядке, — уведомила она.
— Какая разница? Ну, ведите. Куда мы идем?
— МЫ никуда не идем. Я иду домой, а вы можете вернуться к тому, чем занимались до нашего разговора.
Он покачал головой.
— Не выйдет. Я обязан оставаться при вас, пока не верну свой долг.
— Нет уж.
— Но это так. И, собственно, в чем дело? Стыдитесь показаться в моей компании? Могу стать невидимым, если пожелаете, но у меня такое чувство, что вас это еще больше расстроит.
Нет, конечно, она перепила. До чего абсурдный разговор.
— Невидимым, — повторила она.
Человечек посмотрел на нее с раздражением.
— То есть недоступным человеческому зрению. Суть вам понятна?
— Вы шутите.
— Ну, разумеется. Изощряюсь, чтобы заинтриговать вас. Высоченная крупная полуглухая баба вроде вас всегда была моей мечтой.
Рабочий день за кульманом оставлял Моне меньше времени для физических упражнений, чем ей хотелось бы, и она болезненно реагировала на любой намек на несколько лишних фунтов, которые ей не мешало бы сбросить.
— Я вовсе не крупная.
Он вытянул шею.
— Зависит от ракурса, ангелочек.
— И я не глухая.
— Это элементарная вежливость. Мне казалось, так будет тактичнее, чем сказать, что вы умственно отсталая личность.
— И уж во всяком случае домой вы со мной не пойдете.
— Как скажете, — молвил он. И исчез.
Вот сейчас он стоял тут — два фута омерзительной грубости, а теперь Мона оказалась на улице в полном одиночестве. От внезапности его исчезновения, полного жути, у нее подкосились ноги, и она оперлась рукой о стену, пока головокружение и слабость не прошли.
«Да уж, нализалась, так нализалась», — подумала она, отталкиваясь от стены.
Мона заглянула в проулок. Никого. Снова ткнула ногой ворох газет. Ничего. Наконец она пошла по тротуару вперед, но нервничая, прислушиваясь к любому шороху, ощущая незримую слежку. Мона была уже почти у своего дома, когда вспомнила, что человечек говорил о способности становиться невидимым.
Невозможно.
Но что, если…
В конце концов она вошла в телефонную будку и позвонила Джилли.
— Мне уже поздно передумать? — спросила она.
— Вовсе нет. Возвращайся.
Мона прислонилась к стенке и сквозь стекло осмотрела улицу. Проехало два-три такси. В дальнем конце улицы она углядела парочку и проводила ее взглядом до угла.
Насколько она могла судить, человечка, сопливого или нет, нигде не было.
— Ничего, если я приведу с собой невидимого друга? — спросила она.
Джилли засмеялась.
— Конечно. Я ставлю чайник. Твой невидимый друг пьет кофе?
— Я его не спрашивала.
— Ну, что же, — сказала Джилли, — если у тебя или у него глаза слипаются, как у меня, кружка кофе будет в самый раз.
— Не помешает и что-нибудь покрепче, — пробубнила Мона, повесив трубку.
«Моя жизнь, как птица». Монолог Моны из восьмой главы.Иногда я думаю о Боге, как вот об этом коротышке: сидит где-нибудь в открытом кафе и понять не может, каким образом все это вышло из-под Его контроля. Намерения у Него были наилучшие! Однако все, кого Он сотворял, имели свое собственное мнение, и Он обнаружил, что не способен укрощать их противоборствующие устремления. Попробовал сотворить рай, но тут же убедился, что свободная воля и рай несовместимы, так как каждый твердо знает, каким именно должен быть рай. На собственный вкус, конечно.
