— Ну с Гондором еще невесть что… — мрачно протянул Торин, и Атлис тотчас взбеленился:
— Что «невесть что»?! Минас-Тирита им во веки вечные не взять! Пусть они там хоть сто лет простоят!
— Вот они и простоят… пока всех нас тут не передавят. Тогда уж и Минас-Тирит не устоит.
— Но, может, Этчелиону удастся… — робко начал было Фолко, однако Торин резко перебил его:
— Этчелион!.. Ты что, еще не понял, что вся эта заваруха на юге, в Итилиэне, в Анориэне — это все лишь для отвода глаз! Главный-то удар — вот он, здесь! Он рубит тело Соединенного Королевства надвое, как мы и предполагали, кстати… Мы-то ушли на юг — а его молодцы уже скачут во весь дух к Исенским Бродам… Бьюсь об заклад — у Эдораса они если и задержатся, то ненадолго. Куда им спешить? Все равно, считают, им достанется. Не знаю, сможем ли мы опередить их… Вдобавок — помните Дунланд? Как бы Вождь наш не приказал им через улагов занять Броды… а заодно, если удастся, и Хелмское Ущелье.
— Все равно — будем драться, пока живы! — стукнул кулаком Атлис.
— Будем, будем… Только вот что выйдет?
Оставшиеся тринадцать тысяч из двадцати пяти вступивших в бой уходили к Эдорасу. Легкоконные хазги их, конечно, настигли. Пошла знакомая еще по походу Отона война — засады, внезапные удары — и отход. Однако уже на третий день скорбного отступления силы короля стали расти — в первом же селении к ним присоединилось человек сорок; здесь, оказывается, уже успели побывать черные вестники поражения; и мужчины, отправив в горные убежища детей и женщин, вышли к своему повелителю. Они уже знали, что враг наступает и силы его необычайно велики; и за оружие взялся и стар и млад.
На пехоту в этом отступлении выпала тяжкая работа — прикрывать лагерь, служить опорой коннице. Звучала команда — и сотни охранения горохом сыпались с коней, мигом выстраивая стену щитов. И преследователи, все время наступавшие на пятки, не дерзали бросаться в открытый бой, предпочитая стрелы издалека. До мечей дело не доходило.
Войско короля оставляло позади себя выжженную землю. Сами роханцы, уходя с отступающими, запаливали дома и все имущество, которое не могли вывезти. Если истерлинги надеялись найти пропитание в предгорных поселениях, они жестоко ошибались. Им не доставалось ничего, кроме остывающей золы да груды головней.
И мало-помалу погоня начала отставать. Одни считали, что тем трудно стало с прокормом степных коней, но более дальновидные подозревали какой-то новый умысел коварного врага. К последним относился и хоббит; он по достоинству оценил расставленную Олмером ловушку, в которую угодило все роханское войско; от Вождя можно было ожидать любой самой изощренной хитрости.
Войско шло по богатой и красивой земле. Ухоженные поля, сады, аккуратные бревенчатые дома, обилие водяных мельниц на стекающих с Белых Гор серебристых ручьях. Хлеб Рохана славился на Западе почти так же, как его великолепные кони. И все это, созданное поколениями, рассыпалось пеплом; отступающие щадили только фруктовые сады. Дом можно было поднять за месяц — а на сад, бывает, не хватает и жизни. Они все-таки надеялись вернуться…
Четыре дня отступления — и перед остатками армии открылся Эдорас. Столица Рохана сильно разрослась и похорошела за три века мирной жизни, но все же видно было, что ее народ предпочитает вольную жизнь вдали от каменных громад. Эдорас был лишь резиденцией правителя да местом жительства знатнейших дворян Марки и отборных воинов королевской гвардии с семьями. Последние переходы все в отходящем войске со смертной тревогой всматривались в даль — но горизонт оставался чист, его не застилали дымные столбы пылающего города; вскоре подоспели и посланные из столицы гонцы.
Было не до радости; вести шли одна тревожнее другой. Не уничтожив, но основательно ослабив войско Марки и показав всем истинную силу своих армий, Олмер бросил все, что имел, в стремительный прорыв к Исенским Бродам и Воротам Рохана. Лавина вражеских войск шла севернее, кратчайшей дорогой через степи к южной оконечности Туманных Гор. Пока небольшое преимущество в расстоянии еще сохраняли роханцы; — Олмер вынужденно медлил, подтягивая силы из глубины; выяснилось, что два некрупных передовых отряда врага, высланных далеко на запад сразу после битвы или даже еще до ее окончания, были перебиты воинами Марки; показала себя королевская гвардия, большая часть ее оставалась в Эдорасе как боевой запас на самый черный день, который наконец наступил. После уничтожения своего авангарда Вождь придержал рвущихся вперед воинов; этой паузой необходимо было воспользоваться.
К столице король Рохана вывел двадцати-тысячное войско; к уцелевшим присоединились ополчения западных пределов Марки. И еще почти сорок тысяч бойцов собралось к Эдорасу со всех концов страны — все, способные сидеть в седле и держать копье. К мужчинам присоединилось и тысяч пятнадцать молодых женщин-воительниц; традиции славной Эовейн, Победительницы Короля-Призрака, блюлись в Марке свято, и обращению с оружием здесь учили не только мальчиков.
Как и предполагал Фолко, король не стал задерживаться в Эдорасе. Роханская столица славилась не стенами, а гордой славой своих всадников, и выдержать в ней долгую осаду представлялось невозможным. Внешний обвод стен оказался и вовсе деревянным; каменные же, внутренние, были невысоки. Жившие в Рохане люди предпочитали доделывать заложенные самой природой крепости в Белых Горах, чем возводить их жалкие подобия в открытых для натиска с разных сторон предгорьях.
В горных ущельях, перегороженных высокими стенами, непробиваемыми для таранов, сейчас укрывалось все прочее население Марки. Король отряжал и небольшие отряды воинов в каждую из таких крепостей. За них беспокоились мало — врагу себе дороже станет выкуривать защитников оттуда; если вторгшихся удастся остановить на Бродах, а то и разбить — с подоспевшей арнорской или гондорской помощью, то вскоре будут отогнаны и осаждающие эти крепости отряды врага. Если же нет… Впрочем, об этом исходе старались не думать.
А вот хоббит думал, и думал неотступно, все время. Он ломал себе голову, пытаясь представить, что же надлежит делать, если армия Марки не удержится и на Исене. Тогда Олмеру откроется прямой путь к Арнору, Серым Гаваням и… страшно вымолвить — к Хоббитании! Это сводило с ума, грызло день и ночь, гнетущая тревога и тяжкие мысли лишали сна и покоя; Фолко не находил себе места, за что бы он ни взялся, его сверлила неотвязная мысль: что, если Олмер все-таки прорвется, и что же должен делать тогда он, Фолко Брендибэк?!
Он поделился своими черными думами с друзьями.
