Когда Каморра явился на встречу, переворот, должно быть, уже состоялся. Зачинщик переворота дожидался его у входа.
— Это вы посылали гонцов? — уточнил Каморра. — Вы — тот самый Данур?
— Я, — монтарв не торопился начать беседу. Создавалось впечатление, будто он не знает, что сказать.
— Ваши люди уверяли меня, что вы отдадите мне Красный камень, — перешел к делу маг. — В обмен я пообещал свое расположение и помощь. Я пришел, как договаривались, но не чувствую здесь Красного камня. Значит, вы хотите, чтобы сначала я что-то для вас сделал. Что именно?
— Дело в том… — замялся Данур. — Дело в том… они сбежали.
— Если вы мне врете, то знайте, что мне еще никто не врал безнаказанно! — вспылил маг.
— Поверьте, меня это огорчило не меньше. Их выдачей я хотел закрепить наш союз, поэтому приложил все усилия, чтобы схватить их. Я перекрыл все выходы, послал людей, но…
— Куда они сбежали?! В каком направлении?! Я догоню их поверху.
— Они ушли не наверх, а под землю, — признался Данур.
— Так догоните их!
— Туда ведет лаз, слишком узкий для нас, монтарвов. Потребуется двое суток, чтобы раскопать его.
Каморра оценивающе окинул взглядом широкие, кряжистые фигуры подземных людей.
— Вот что, Данур! — сказал он. — Я думаю, мои уттаки пролезут в эту щель. Проводи нас туда, а об остальном я позабочусь сам.
Данур помолчал, взвешивая предложение мага.
— Да, — наконец сказал он. — Мы проведем вас в пещеры Фаура. Но — об остальном вы позаботитесь сами.
— Я же сказал! — с обычной резкостью бросил маг. — Сейчас я буду здесь с уттаками.
Данур остался у входа дожидаться возвращения Каморры. Тот не заставил себя ждать, спеша пуститься в погоню. Данур повел мага по коридорам, за ними следовали два десятка уцелевших после стычки уттаков, наполняя лурские коридоры вонью и приглушенным галдением. Дойдя до полузасыпанного тупика, Данур указал магу на лаз в верхней части насыпи.
— Они ушли в эту дыру.
— Эй вы, все! Живо, туда! — прикрикнул маг на уттаков. — Дикари один за другим полезли в темнеющее отверстие. Каморра бросил взгляд на стоящих неподвижно монтарвов, кивнул Дануру и полез вслед за уттаками.
Данур постоял немного, прислушиваясь к звукам, доносившимся из лаза, затем повернулся к помощникам, сопровождавшим уттаков.
— А теперь — заваливайте проход! — скомандовал он. — За кирки, и заваливайте, чтобы и всеед не пролез!
Хэтоб сидела, облокотившись на стол и оперев голову на подставленные кулаки. При виде Пантура она встала и пошла ему навстречу.
— Пантур, и тебя схватили! Что же это делается, Пантур?!
Голос владычицы дрожал от обиды и возмущения. Пантур смущенно встретил ее ищущий, спрашивающий взгляд.
— Данур предал вас, великая, — сказал он. — Тайком от вас он вступил в переговоры с Каморрой, и все из-за власти. Ради власти он хочет выдать наших гостей Каморре, и ради власти он хочет поставить владычицей свою дочь.
— Так вот для чего они требовали Желтый камень! — возмутилась Хэтоб. — Они обыскивали меня, Пантур, какое оскорбление! Если они найдут символ власти, совет может принять это беззаконное решение.
— Его не найдут, — успокоил ее Пантур. — Я отдал камень магам, а они успели скрыться в пещерах Фаура. Все планы пещер у них, других в городе нет.
— Значит, сторонники Данура не смогут короновать его дочь, — уже спокойнее сказала Хэтоб. — Но как же я!
— Я обменял Желтый камень на рог василиска, как договаривались, — шепнул Пантур, наклонясь к самому ее уху.
— Он у тебя?! — вскинулась Хэтоб.
— Тише, — Пантур с опаской глянул на дверь. Хэтоб понимающе кивнула.
— Что же теперь будет? — спросила она.
— Подождем. Я надеюсь на Масура, он что-то придумал.
— Разве в Лype еще есть мои сторонники?
— Конечно. Многие верны вам и любят вас, но растерялись от неожиданности.
— Я ведь хотела как лучше, Пантур, я заботилась не о себе, а о городе, — печально сказала Хэтоб. — К шару вернулась сила, плантации будут расти и питать Лур. Что же я сделала не так?
— Все было правильно, великая, — ответил ей Пантур. — Трудное время, трудный выбор. Не все в городе были готовы принять его.
Хэтоб молча присела на лежанку. В коридоре стояла ничем не нарушаемая тишина. Время обеда давно прошло, но никто не появлялся, заставляя обоих думать, что все о них забыли. Пантур подошел к двери и потребовал обед для владычицы. Еду принесли, и вновь потянулось ожидание.
Поздним вечером Пантур уговорил владычицу отдохнуть. Она послушно улеглась на лежанке, но самому ученому не спалось. Он остался сидеть у стола, бесцельно перебирая догадки и возможные варианты происходящих в Луре событий.
Отдаленный звук заставил его встать и прислушаться.
— Что такое, Пантур? — спросила Хэтоб, по-видимому, притворявшаяся спящей.
— Сюда идут, — сказал ученый. — Я слышу голоса, много голосов.
Хэтоб поднялась с лежанки и подошла к Пантуру, слушая вместе с ним приближающиеся звуки. Шум остановился у двери и затих. В комнату вошел монтарв, но не Данур, как ожидали пленники.
— Лангур! — одновременно воскликнули оба.
— Да, великая, — глава Восьмой общины почтительно склонился перед владычицей. — Предатель схвачен, а вы свободны.
— Я боюсь поверить этому, — в голосе Хэтоб слышалась радость и облегчение.
— Не бойтесь, великая. — Лангур ободряюще прикоснулся к ее плечу и в точности повторил недавние слова Пантура. — Вы среди тех, кто верен вам… и любит вас.
Во дворце правителя Цитиона было тихо и пусто с тех пор, как городская армия выступила к Босхану, навстречу нашествию с севера. Просторная площадь перед дворцом казалась пустынной по сравнению с суетливыми предотъездными неделями, когда на ней то и дело толпились то конники, то лучники. Несмотря на полуденную жару, окна дворцового здания были закрыты, лишь в левом крыле второго этажа маячило одинокое окно, распахнутое настежь, а в нем виднелась фигурка девочки-подростка в белом платье. Принцесса Цитиона сидела на подоконнике перед раскрытой книгой о магии, устремляясь отсутствующим взглядом поверх площади, где изредка мелькала служанка с ведром или корзиной, за мраморные столбы дворцовой ограды, за городские постройки, виднеющиеся за оградой.
Фирелла не могла объяснить себе, почему у нее так тяжело на сердце. Нельзя было сказать, что сегодняшний день чем-то отличался от предыдущих. Напротив, он был таким же, как обычно — жарким, душным и томительно длинным. Завтрак накрывали, как и при Норрене, в малой обеденной комнате, но за полтора месяца, прошедшие со дня его отъезда, для всех трех женщин, садившихся за один стол с правителем — его жены Кандеи, самой Фиреллы и ее воспитательницы — стало привычным видеть пустующее кресло во главе стола.
