Фаланга вестфольдингов, дрогнув, подалась на десяток шагов назад. Враг отвоевал лишние сажени пространства на правом берегу, и на дороге с востока появились первые всадники.
Фолко не мог знать, что происходит сейчас на других участках двадцатимильной Дуги, но был уверен, что Олмеру уже донесли о неожиданном успехе в центре, и он, прекрасный полководец, не может не использовать этот шанс. Сейчас неминуемо пойдут в безнадежные атаки и стоящие на крыльях его войска полки — чтобы отвлечь роханскую конницу, не дать ей всеми силами ударить по прорывающейся в центре пехоте Вождя.
Вестфольдинги, как бы поддаваясь сильному давлению, отступили еще дальше от берега; теперь на свободном пространстве за спинами наседающих хеггов и ховраров уже мог развернуться не очень крупный конный отряд.
Но тут первые из лезших на кручи хеггов добрались наконец до излома скатов; хоббиту и части лучников пришлось взяться за мечи. Нет смысла тратить ставшие драгоценными стрелы — умирая, хегги сваливались вниз, где нельзя было даже выдернуть стрелу из тела.
И, взявшись за мечи, лучники Марки тем не менее помнили строгий приказ и, посопротивлявшись для вида, начали постепенно отходить, сберегая силы и жизни своих.
Врагу принадлежал уже обширный кусок западного берега; атакующие оттеснили вестфольдингов даже от баррикады; с визгами помчались вперед первые перебравшиеся всадники — истерлинги, а по дороге уже валом валили разнообразные войска, конница смешивалась с пехотой. Мелькнули и низкорослые хазги верхами; похоже, Олмер и впрямь уверовал в то, что ему удается заветный прорыв.
Переправлялся враг широко, как только позволял отвоеванный участок. К кручам приставляли лестницы; пехота брала правее или левее, освобождая место для конников, валом валивших напрямик по тракту.
Понимал ли враг, что его заманивают в ловушку? Все говорило за то, что полководцы Олмера увлеклись наметившимся прорывом в центре; но, с другой стороны, один раз, на Андуине, роханские стратеги уже просчитались; и если Олмер сознательно бросал полки в расставленную западню, это значило, что у него уже готов контрплан — то ли вновь последует удар с неожиданного направления (хотя на сей раз ударить вроде бы неоткуда), то ли Вождь рассчитывает на многочисленность своих войск, полагая, что на них уже не хватит никакой роханской засады… Подобные мысли неотвязно преследовали Фолко; уж слишком все шло гладко, враг послушно сунулся в настороженный капкан, и сунулся, как медведь, не когтем, а всей лапой.
Добрая миля берега оказалась уже в руках Олмера. Его пешие воины пытались расширить занятый участок, но натолкнулись на подоспевших роханских конных стрелков и, не успев сбить строй, разбежались, не выдержав губительного ливня стрел.
Бой кипел на крыльях Олмерова прорыва, но основная масса его войск, подпираемая задними рядами, перла и перла очертя голову вперед, преследуя отступающую пехоту Марки, лучников и копейщиков, да немногих всадников, изо всех сил изображающих панику.
Фолко отбегал вместе со своими на тридцать-сорок шагов; останавливался, стрелял, тщательно выбирая цель — самых заметных и хорошо вооруженных воинов Вождя, — и снова отбегал. До мечей дело не доходило, но вот, обгоняя пеших, на простор заисенской равнины вырвались конные стрелки-истерлинги, и началась жаркая схватка.
«Пошлет Олмер в бой ангмарцев и главную силу хазгов — значит, уверовал, что прорыв его войск не подстроен», — отбиваясь мечом от шального хегга, оказавшегося далеко впереди своих, успел подумать хоббит; руки не требовали вмешательства сознания; глаза видели не только противника, разум же старался уяснить, что происходит на всем поле, а не только под носом.
С этим хеггом Фолко рубился долго — враг был немал ростом, и хоббит то ли от усталости, то ли еще почему-то никак не мог подобраться достаточно близко; его противника походя срубил один из воинов его двух десятков — и, подняв голову, Фолко увидел скакавших по полю ангмарских арбалетчиков. Ударная сила, гвардия Олмера! Самые верные, сильные и упорные, верящие в него, как в Бога.
Если уж они посланы в бой — значит, Олмер уверовал в победу. Но что это? Рядом с ангмарцами плотной массой накатывался строй низкорослых, похожих на гномов воинов с кривыми мечами и короткими толстыми копьями… Неужто?!
— Урук! Урук! Вар хай урук-хай!
«Всемогущий Эру, орки Сарумана! Ну, держись, ребята!»
Подражая вестфольдингам своим плотным строем, большой отряд здоровенных орков мчался прямо на застывшую и качнувшуюся вперед — чтоб не попятиться от удара — роханскую фалангу. Лучники нашли, наконец себе главную цель.
Яростная битва разгорелась по всей Дуге, с трудом удерживаемой воинами Марки. Почуяв успех, враги давили, как безумные. Все новые и новые отряды появлялись на западном берегу, все с большими трудностями и потерями сдерживали их роханцы.
Юноша-подносчик бросил хоббиту толстый пук стрел.
— Последние! — крикнул он и соскочил с коня, вытаскивая свой еще не взрослый меч и становясь рядом с хоббитом.
К полутора сотням лучников, что стояли изначально на правом крыле роханского боевого порядка возле переправы, и где были два отданных под начало Фолко десятка, прибилось еще сотни две воинов — кто из потерявших коня всадников, кто из отбившихся от главного строя пехотинцев; орки сцепились с фалангой, а на товарищей хоббита выпало грудью встретить удар ангмарцев.
Их командир совершенно правильно нащупал самое слабое место в боевых порядках воинов Марки; здесь было мало копейщиков и щитоносцев, а лучники… что ж, победа стоит потерь.
На сжимающийся строй во весь опор мчалась ангмарская кавалерия. Вились черные плащи, клич «Ангмар! Ангмар!» перекрыл грохот боя; хоббиту на миг почудилось, что он вновь на поле под Аннуминасом.
Однако это был не Аннуминас. Это была Исенская Дуга, и не стоял рядом несокрушимый хирд, не вздымалась стальная щетина копий; три с небольшим сотни мечников и стрелков — против нескольких тысяч ангмарцев. Вал конских морд близился, близился, копыта пожирали степь, и первые ряды атакующих уже подняли арбалеты…
— Два пальца лево, бей! — что есть мочи заорал Фолко, давая своим поправку на ветер, и отпустил тетиву.
Никогда, ни до, ни после, не стрелял Фолко быстрее и лучше. Он забыл об оружии в своих руках; смерть словно сидела у него на подтянутой к уху руке. Подобно тому, как замедлилось все в бою у Болотного Замка, так и сейчас время услужливо приостановилось, и он успевал все. Рука тянула тетиву, отпускала, тотчас набрасывала следующую стрелу, а глаза уже намечали очередную цель — и вновь визг сорвавшегося оперенного древка и звонкий удар тетивы по иссеченной сотнями подобных ударов рукавице на левом запястье…
