Две слившиеся воедино револьверные вспышки на мгновение высветили красные пентаграммы на головных уборах колдунов. Стрелял рыцарь Павел мастерски, всадил каждому обалдую по пуле в глазницу, не повредив черепов. Хоть сейчас отделяй от хребтин и готовь к ритуалу.
"Тьфу! Какие тут тебе колдуны?!! Это же эти, как их? Ага! Красноармейцы… Нет… это все же была парочка сильных ведьмаков…"
Неимоверными усилиями Филипп выбирался, почти выдрался из видения, засосавшего его будто в болото. Внутри отвратной визионики он безусловно остался, но наконец-то обрел нормальное восприятие от третьего лица.
"Если что-либо в таком пакостном визионерстве можно считать воспринимаемой нормой!"
Тем временем рыцарь Павел быстро нахлобучил овчинный колпак-папаху, влез в балахон-шинель и замертво повалился между двумя трупами. Следом за ним ворвавшийся в переулок конный разъезд проскакал по мертвым телам. Под хруст костей и мокрое хлюпанье раздавленной человеческой плоти под лошадиными копытами.
Один из всадников, облаченный в коричневые кожаные штаны, в тужурку такого же цвета подсохшего дерьма и кожаную фуражку с красной звездой-пентаграммой вернулся, спешился, посветил тусклым электрическим фонариком на лица, залитые кровью. Потом матерно с богохульствами выругался и поскакал вдогонку товарищам, снова сунув черный маузер в желтый деревянный футляр на боку.
Павел Булавин беззвучно довернул корпус, гибко приподнялся и, не разгибаясь, бросился между раздвинувшихся словно сами по себе досками в глухом высоком заборе. Так же согнувшись, нырнул в окошко полуподвального помещения старинного двухэтажного кирпичного дома.
"Превосходно, Пал Семеныч!"
На время будущий прецептор рыцаря Филиппа оказался в безопасности. Потому что у дальней подвальной стены матово светилась точка доступа в транспортал…
Инквизитор Филипп отрешенно оглядел грязный темный переулок, кирпичные строения, обмазанные глиной деревянные халупы, направо и налево… Возвел глаза к звездному небу, позволяющему ему видеть и ориентироваться во времени и пространстве.
"1918-го лета Господня… где-то на краю Европы… юг России… Ростов?.. Тихорецкая?.. Нет. Екатеринодар. Примерно последние числа марта…"
Точная календарная дата инквизитору была безразлична. Точно так же, как и переименования произведенные большевиками или впоследствии возвращение городам справедливо исторических имен.
В политической истории он оставался всего лишь бесстрастным наблюдателем. Кто одержит победу под Екатеринодаром белые или красные, его не волновало.
"Не находит духовная инквизиции оснований для озабоченности оными мирскими смутами и междоусобиями. Ежели тех и других раторбоствовавших секуляров исторически смыло и затопило потоком непрерывного времени, отпущенного им свыше. Прошлые мирские злодеяния и преступления революции и контрреволюции не подлежат нашему рассмотрению…
Инквизитор правомерно действует исключительно в настоящем времени…"
Уставная литания возымела теургический результат и когнитивный эффект. В ипостаси безучастного инквизитора Филипп полностью избавился от всеохватного воздействия на его чувства ниспосланного ему экстраординарного видения. В прошлом ли оно свершилось или же как ныне происходит в остановленные прерывистые мгновения…
"Токмо на какое-то время, покамест очевидная фабульная предопределенность не двинется далее. Без жалости и сострадания от века и мира сего…"
Наутро рыцарь Павел вернулся на место исторических событий, где четвертый день полки белого главнокомандующего вооруженными силами Юга России Лавра Корнилова безуспешно штурмовали Екатеринодар. С невиданным ранее от красных упорством город оборонял корпус Алексея Автономова и подкрепления, прибывшие из Новороссийска.
Пулеметы обороняющихся раз за разом сметали и укладывали в пригородную грязь штурмовые цепи офицерских батальонов генералов Кутепова, Романовского, Казановича. Артиллерийские батареи красных грамотным сосредоточенным огнем подавляли, рассеивали конницу генерала Эрдели, тяжко вязнувшую в весеннем бездорожье.
Только бригаде генерала Маркова, где всякий рядовой ходил в офицерском чине, самоубийственным броском удалось зацепиться за кирпичные стены артскладов и казарм на окраине Екатеринодара.
Страшный корниловский Ледяной поход, начавшись пасмурной зимой 18-го, заканчивался солнечным весенним днем 31 марта в крови и грязи ужасающими потерями. За четверо суток ожесточенных боев смертью храбрых пали свыше половины генералов и офицеров, призванных составить боевое ядро будущей непобедимой белой гвардии…
Инквизитор Филипп отныне знал, что и кто стоят за бешеными атаками белых контрреволюционеров и отчаянным сопротивлением красных революционеров. Но подсказать рыцарю-зелоту Павлу, откуда на противоборствующих секуляров исходит колоссальное магическое воздействие, он был не в силах.
Рыцарь-адепт Рандольфо также все превосходно понимал. И он тоже был бессилен хоть как-то помочь брату ноогностику Павлу, взиравшему окрест себя на высокой церковной колокольне у Черноморского вокзала.
Оба посторонних наблюдателя смотрели на обстановку и театр военных действий глазами Павла Булавина. Но наблюдали они происходящее из будущего, зная о свершившемся в прошлом…
Последовательно рыцарь Павел переводил взгляд, исследуя боевые порядки наступающих и обороняющихся. Он напряженно всматривался, изучал интенсивность, точность, схему огня артиллерийских батарей красных.
Он тоже сейчас мало-помалу стал понимать, как ему определить месторасположение доселе скрытого источника мощного потустороннего руководительства секулярными событиями.
Одна единственная большая дьявольская пентаграмма и колдовской ритуал должны были непременно манипулировать, наводить на цель, подталкивать множество мелких бесов с печатями кровавых пятилучевых звезд. Злокозненную красно-белую бойню требовалось прекратить, как можно скорее.
В этот день рыцарь Павел облачился в секулярный камуфляж из черной кожи. А именно, в уставное обмундирование военнослужащих мотоциклетных подразделений русской армии. В начале 1918 года ее никто не считал униформой большевистских комиссаров.
Беспрепятственно рыцарь-зелот пересек привокзальную булыжную площадь, кишмя кишевшую разномастной вооруженной толпой красных, и повернул к большому собору с золотыми куполами. Стараниями новоявленных революционеров-безбожников двери и окна храма были наглухо заколочены крест-накрест толстыми дюймовыми досками.
