качнул головой.
Они станцевали медленный танец, потом быстрый. Особой разницы между местными движениями и теми, которым его научила Тео, Гринер не заметил – если различия и были, он быстро приноравливался. Ирга то застенчиво опускала глаза, когда их руки касались друг друга в фигурах танца, то искренне улыбалась. Она была очень… простая, что ли, естественная – в отличие от тех деревенских девушек, с которыми Гринер успел завязать знакомство. Те неумело кокетничали, а потом неожиданно обижались без причины, потом смеялись…
После второго танца Ирга слегка поклонилась ему, и сказала:
– Спасибо, Гринер. Мы еще потанцуем позже, если захочешь, но пока я пойду к отцу.
– Конечно. – Юноша расплылся в улыбке до ушей. – То есть… и тебе спасибо.
Он вернулся к столу и ковыряющий кинжалом в зубах бард развязно ухмыльнулся:
– Похоже, наш парень влюбился.
«Какая бы муха вас ни укусила, мне все равно, можете шутить сколько влезет», – хотел было ответить ему Гринер, но бард не дал ему и рта раскрыть:
– В новинку тебе, парень?
«А, демон с ним», – подумал Гринер, усаживаясь на свое место.
– Нет. Не в новинку.
– А я думал, ты девственник… – протянул бард.
Гринер внезапно разозлился. И, хоть понимал, что ввязываться в разговор с Риком, который, похоже, слишком много выпил, глупо; а тем более глупо объяснять ему что-то насчет своих отношений с девушками, все же ответил:
– Нет, не девственник.
– Деревенские простушки? Толстушки-стряпушки? – бард подмигнул, а Гринер задался вопросом – сильно ли обидятся хозяева, если он даст Рику в глаз?
– И когда только время нашел, – продолжал бард дурашливым голосом… – хотя я в твои годы…
Договорить бард не успел. Тео крепко прихватила его за шиворот, хотя со стороны могло показаться, что она по-дружески его обнимает. Гринер не заметил, как так вышло: еще секунду назад она, повернувшись к ним спиной, увлеченно кричала что-то вдохновляющее Ольвару, который пил на спор из большого бочонка, не отрываясь; и вот уже прижимает к себе барда и шепчет ему на ухо.
Что именно, Гринер не расслышал, но Рик, кажется, побледнел. Коротко ответил вполголоса. Тео отпустила воротник его куртки, и, хотя она засмеялась, Гринера выражение ее глаз немного напугало.
Рик повертел головой, разминая шею. Нагнулся, достал чехол с лютней, который в начале трапезы положил под скамью. Вынул инструмент и пробежал пальцами по струнам. Присутствующие, кроме магов, радостно загудели.
– Это друг Тео, сказитель и менестрель Рикардо, – объявил Ольвар, оторвавшись от бочонка. Тот был пуст – похоже, воин выиграл пари. – Рикардо, просим, исполни что-нибудь для нас!
Все захлопали, опять же, исключая магов. Бард, совладав с цветом лица, стал на скамью и чуть повертел колки на лютне.
– Магду! Магду! – раздались выкрики.
– Про двух петухов!
– Деву с медовыми волосами!
– Это новая песня, – объявил Рик, и присутствующие затихли. – С вашего позволения, я начну с нее, а потом исполню те, что вы назвали.
Он провел рукой по струнам, и те отозвались легкомысленным перебором. Мелодия песни была простая, но запоминающаяся. А слова… Гринер слушал, не отрываясь.
За старым трактиром, пропахнувшим сыром жил необычный кот. Он был черно-белым, но так странно сделан, что демон его поймет. Весь правый бок – белый, что ты с ним не делай. Весь левый бок – чёрный, как уголек копченый. И днем незаметно бродил он по свету, и слева всех обходил И справа во мраке скользил, а собаки – поди-ка его найди. Днем белое плохо видно – да, господа, обидно. А ночью найди тьму-ка – да, господа, мука. Он думал – какой я? Не знал он покоя, и черен хотел быть, и бел. Он пробовал сажу, и даже однажды залез специально в мел.
В начале песни Тео сидела с вежливой улыбкой. Но чем дальше, тем больше на ее лице проявлялось странное выражение. Гринер заметил его, а также то, что она неотрывно смотрит на барда. У него и самого отчего-то мурашки по коже побежали. Изо всех сил он старался, чтобы никто не заметил, насколько его взволновала эта песня… и Тео, судя по всему, тоже.
Весь белый бок – в саже, ходить неудобно даже. Покрыт черный бок мукою – черт знает, что с ним такое. Но невмоготу так долго коту бездействовать и страдать. Есть две стороны, и обе видны – так что же им, пропадать? У прачки теперь белый котик, в сметанке его ротик. У пекарши кот – черный, кормлёный рыбой печеной. За старым трактиром, пропахнувшим сыром уже никого не сыскать. Хотя иногда кот приходит сюда… просто чтобы поспать.
Бард лихо поклонился и все, кто сидел в зале, восторженно захлопали. Они были рады услышать что-то новое.
Но Гринеру стало от этой песни не по себе.
Дерек наклонился к нему и задумчиво шепнул:
– Мне кажется, для него это не просто слова…
«Для меня тоже», – подумал Гринер. – «Может, Рик и имел в виду себя, но… я ведь тоже кот. Кот, который никак не может понять, какого он цвета, а потом решает быть и тем и другим… находит двух хозяев… двух учителей…»
Юноша резко встал – и выпитое ударило ему в голову. Бард уже запевал популярную «Магду», которую знали и на юге, и на севере. Дерек задумчиво глядел на Тео. Магичка сдувала пену с кружки Матиса, смеясь.
– Я, пожалуй, пойду… – Гринер чуть качнулся и Дерек подставил ему локоть, чтоб удержаться.
– Перебрал немного?
– Да.
Одна из девушек, прислуживающих за столом, проводила Гринера в комнату на втором этаже. Он упал на низенькую кровать, даже не запомнив, как они сюда шли. Его слегка мутило.
