Право, жаль, что слишком поздно узнала о пополнении своей коллекции драгоценностей таким раритетом, даже пофорсить обновкой не успела…
Кольцо, как и кошельки, было продемонстрировано присутствующим и бережно упрятано для предъявления Совету. Оружие также покинуло свое привычное место, а «черные молнии» мне пришлось тщательно упаковать самой: от греха подальше, а то — не дай бог! — понадобится отвечать за возникшую нехватку в составе «опергруппы»…
— Что-нибудь еще? — Чем дальше, тем с большим трудом давалась мне светская любезность — настолько мне было тошно морально и плохо физически.
— Да. — Военачальник явно был смущен. — Это насчет надхи…
— Вы что же, не в состоянии сами объяснить происходящее разумному существу?!
— Нам бы не хотелось, чтобы ваша телохранительница что-то неправильно поняла. Если честно, я просто не уверен, что надха вообще станет слушать нас…
В сердцах помянув качественным недобрым словом все и всех, кто подвернулся под язык, я вышла из шатра и с ходу обняла за шею ринувшуюся ко мне рысь, настроенную весьма воинственно.
— Линга, милая… Так надо, понимаешь?
Золотисто-изумрудные глаза пронзили меня тяжелым, недоверчивым взглядом. Я только развела руками: что делать, самой все происходящее не в радость! Кистеухая голова повернулась в сторону вооруженных воинов, наблюдавших за нами с немалой опаской.
— Нет, они тут ни при чем, просто выполняют приказ… И он тоже всего лишь следует принятым правилам. Линга, умоляю тебя!..
Огромная кошка глухо зарычала, раздраженно встряхнулась и неохотно двинулась по тропинке к своему навесу, то и дело приостанавливаясь и оглядываясь на меня. Помахав ей напоследок рукой и даже выдавив на лицо вполне убедительную (по крайней мере, для себя) улыбку, я зябко поежилась — впопыхах выскочила наружу без шубки, а сейчас в полной мере прочувствовала, насколько холодный и порывистый сегодня ветер, — и, хромая, вернулась в свое жилище.
— Теперь-то все, надеюсь?! — Я уже не скрывала раздражения.
Легеран молча поклонился и дал знак сопровождающим лицам подаваться к выходу, сам же задержался у порога. Я выжидательно вскинула бровь. Он ответил мне мрачным взглядом и замялся, подбирая слова.
— Тэйлани… Черт бы все это побрал! Сможешь ли ты нас простить?!
— За что? — Я отозвалась довольно вяло: у меня словно вдруг сели батарейки, не оставив сил даже на эмоции. — Вы просто следуете букве закона… или как там это у вас называется? Все правильно: доверяй, но проверяй, а еще лучше — вообще не доверяй! А уж насколько может быть убедительным Дрогар, я знаю не понаслышке…
— Да будь я проклят всеми богами сразу, если поверил хоть одному его слову!
— Легеран, сколько можно?! Делайте свое дело… Кстати, а мне что же, наручники не положены? А какие-нибудь кандалы или колодки? Но уж цепей-то пуда полтора найдется для предполагаемой главы заговорщиков?! Или хотя бы пара-тройка метров особо крепкой веревки? Нет?! Ну знаете ли… Это уже чистой воды оскорбление: в кои-то веки встряла в самый коварный заговор современности, а посланницу небожителей даже всерьез воспринимать не желают! — Меня, что называется, «прорвало». — Я в таком случае из одного лишь принципа обязана утворить вам какую-нибудь гадость!..
— Ваша светлость!
— Сама знаю!!! Ладно, почтеннейший военачальник, только из уважения к вашим сединам… Но имейте в виду — у моей тюрьмы охрана должна быть как минимум тройная! В полной боевой экипировке!!!
— Мы можем обойтись и без охраны — в порядке исключения, достаточно будет вашего честного слова…
— Нет уж, раз положено — будьте любезны, нечего на мне экономить! Пусть всем будет в назидание — «закон суров, но это закон»! И давайте на этом закончим — я не железная, в конце концов!..
Он помрачнел еще больше, отвесил мне прощальный полупоклон — и входной полог опустился за ним, отрезая меня от всего происходящего в лагере. Я тут же сбросила сапоги, кое-как дохромала до вожделенной лежанки, распластала свой до предела измотанный организм по мягкому ложу и, не мигая, вперила невидящий взгляд в танцующее пламя…
Время будто застыло на месте. Было настолько непривычно вдруг оказаться выдернутой из круговорота событий, да еще и не по своей воле, и пассивно ждать чьего-то решения в отношении собственной жизни… Губы невольно искривились в горькой усмешке: вот и еще одна ступенька в ад благополучно вымощена! Странное оцепенение охватило меня; все время, проведенное под арестом (как потом выяснилось — немного больше суток), я пролежала без движения в одной позе, погрузившись в полузабытье или глядя в огонь и почти ни на что не реагируя. Несколько раз входил один из приставленных ко мне воинов, подбрасывал в костер поленья и о чем-то спрашивал, но так и не дождался ответа.
Как бы дико это ни звучало, но у меня в голове не было ни единой мысли плюс полное безразличие ко всему происходящему, в том числе и к собственной судьбе. Слишком уж часто за последнее время перепадали удары по больному… Даже удивительно, что мое вдребезги расколотое, измученное и основательно посыпанное солью сердце вообще до сих пор способно как-то выполнять свои прямые обязанности!
Говорят, свыше не посылают испытаний больше, чем человек способен вынести… Что ж, им наверху, конечно, виднее, и через какое-то время, возможно, я и смогу объективно взглянуть на происходящее, но не сегодня…
Меня деликатно потрясли за плечо. Это Ургун, отрядный шеф-повар, не дождавшись моего появления, лично доставил мне обед и пытался обратить на себя внимание. Принесенное, как всегда, имело сверхаппетитный вид и запах, но сейчас меня только сильнее замутило. Дожила, поздравляю…
— Спасибо, уважаемый! — Я кое-как выдавила виноватую улыбку, сделав над собой неимоверное усилие. — После, ладно?..
Широкое лицо, выдубленное солнцем и ветром и украшенное густыми седыми усами, совсем помрачнело. Ургун покачал головой, но ничего не сказал и вышел.
Больше меня никто не тревожил. В костре тихонько потрескивали поленья, боль в ноге поутихла и стала вполне терпимой, усталые глаза начали закрываться сами собой… Милосердное забытье наконец одолело меня, давая желанную передышку.
— Любуешься?!
Голос, очень знакомый, только насквозь пропитанный едким сарказмом, заставляет меня сильно вздрогнуть. Хочу переспросить, о чем, собственно, речь, но не могу и рта открыть… Между тем окружающая мгла, заполненная беспорядочно мелькающими белесыми пятнами, постепенно редеет, и становится ясно, что Дрогар — а это именно ему принадлежит непонятная реплика — обращался вовсе не ко мне. Сейчас вид у нашего мачо, всегда вылощенного и подтянутого, далеко не товарный: на «фейсе» — явные следы грубого физического воздействия, одежда во многих местах разорвана, оружия, само собой, нет; руки связаны за спиной, ноги стянуты своеобразными колодками.
