В зале суда повисла тишина.
Все собравшиеся навострили уши.
И люди на платформах, и присяжные, и судья, и прокурор… Все они смотрели на мужчину в нелепом чёрном пиджаке.
Он прокашлялся.
И сказал:
— Виновен…
Бах! — от вспышки радостного волнения комиссар ударил руками о деревянный столик.
— Тогда…
— Он виновен в том, — вдруг продолжал Стрелков своим хриплым голосом:
— Что верой и правдой служил своему отечеству и его Императорскому Величеству… — сказал мужчина и замолчал.
Но все прочие в эту секунду заговорили. Гомон захватил платформы. Лица присяжных переменились. Прокурор растерялся и разинул рот. Комиссар вообще ошалел, вырвался вперёд, схватил обеими руками деревянный столик, словно пытаясь его вырвать, и крикнул:
— Подождите, что именно…
— Всё. Больше ничего сказать не могу по делу, — сухо заявил Стрелков и поправил свой пиджак.
— Что значит не можете, стойте! — ревел комиссар. — Доподлинно известно, что обвиняемый получал какие-то письма. Что это за письма!?
— Ничего сказать я не могу, — сухо отрезал Стрелков. — Я получил серьёзно ранение, — все в зале после этих слов посмотрели на его культю, — лежал в постели, переписки не проверял.
Лицо комиссара стало красным, как будто ему жгут завязали на шее. Разговоры в помещении звучали всё громче. Мужчина набрал воздуха, хрипя и собираясь закричать ещё что-то, но неожиданно зазвучал спокойный, приятно хрустящий голос:
— Генерал-майор уже дали свои показания; не вижу смысла следствию его задерживать.
Все обернулись к одному из дворян присяжных, приятному старичку с пышными серыми волосами. Генерал Кутузов непринуждённо смотрел на судью. Тот помялся, кивнул и заявил, что свидетель свободен покинуть зал.
Стрелков повернулся и пошёл на выход. За всё время, что он давал показания, мужчина ни разу не посмотрел на Игоря.
Когда он вышел, судья ещё чутка постучал молоточком, а затем снова передал слово прокурору. Он и комиссар немного помолчали и вызвали следующего свидетеля:
— В зал суда приглашается… Генерал-майор Кирсанов.
По красной дорожке прошёлся нарядный — даже немного слишком, — мужчина с аккуратными усами и непринуждённой улыбкой.
…
Вскоре после того как в зале появился Кирсанов, комиссар совсем помрачнел. Ведь мало того, что мужчина не сказал ни единого обличающего Игоря слова, он ещё и начал его защищать когда пошли наводящие вопросы:
Почему, например, установили суровые порядки среди войска — ах, так это было необходимо, чтобы лишний раз не волновать местное население после восстания.
А что насчёт переписки? Переписка же была совершенно точно? С кем подсудимый тайно переписывала… Ну… Этого мы не знаем, это дело приватное. У его высокопревосходительства великое множество поклонниц, вот и приходится с ними секретничать…
Ну а жестокость: он же военный преступник, ревел комиссар и грохотал руками по дубовому столику. Кирсанов подождал, чтобы мужчина успокоился, и произнёс одновременно бархатным и глубоким голосом:
— На войне жестокость может быть необходима. Что доподлинно известно, — мужчина посмотрел краем глаза на князя Кутузова. Старый фельдмаршал медленно кивнул.
После этого комиссар заявил, что господин свидетель свободны покинуть зал суда, а если они его не покинут сами, то их Выпроводят. Кирсанов ушёл, но лишь после своего прощального вопроса: не рассматривает ли следствие такой теории, что британская переписка, с которой и пошло всё это дело, была, пусть и доподлинной, сфабрикованной самими британцами чтобы подставить князя? И есть ли вообще хоть какие-нибудь документы, подтверждающие его вину?..
— Вон! — заорал комиссар.
Кирсанов раскланялся и вышел.
Запыхавшийся комиссар тут же объявил о начале перерыва, за что получил суровый взгляд судьи, который, прокашлявшись, секунд десять опосля действительно заявил, что заседание берёт паузу.
Зрители процесса тут же покинули свои места и направились наружу, давать интервью журналистам; присяжные удалились по красному коврику в свою личную ложу; Игоря проводили в коридор, где юноша уселся на дубовую скамейку и заложил ногу на ногу.
Он задумался.
Перед ним открывалось широкое окно с видом на голубое небо. На нём висели облака, напоминавшие мазки белой краски по мокрому холсту, влево-вправо, влево-вправо, словно когда художник пробует краску.
Игорь предавался своим мыслям, как вдруг слева по коридору послышались тихие, но бойкие шаги. Юноша повернул голову и увидел, что к нему приближалась девушка в рябиновом платье с закатанными рукавами.
Григория Савелова казалась очень серьёзной и хмурой. Каждый раз, когда она проходила мимо широкого окна, её карие глаза вспыхивали, и казалось, в них закипает какой-то опасный блеск.
— Нам нужно проговорить, — заявила девушка.
— С тобой, — добавила она зачем-то, смотря прямо на Игоря.
Юноша кивнул, посмотрел на своего пристава и самую малость улыбнулся, как бы показывая, что ничего не может поделать. Мужчина растерянно поморгал и махнул рукой.
Тогда Савелова повела Игоря по коридору. Шли они молча. Волосы девушки то и дело подпрыгивали, потому что у неё был мощный шаг. В какой-то момент Савелова повернулась, но посмотрела она не на Игоря, а ему за спину, верно проверяя, а нет ли за ними преследователей.
Минуты две спустя в конце коридора возникла дверь. Савелова стала против неё и зависла. Это был туалет. Женский.
— Идём, — сказала девушка. — Это для… Приватности, — она кивнула и зашла.
Юноша проследовал за ней.
Меж тем Игорь задумался: что, (в сексуальном плане) считается более доминантным: когда партнёр ведёт тебя в туалет твоего пола, или своего? Глупый вопрос, конечно, но зато полезный чтобы определить характер Савеловой. Ведь даже не планируя похабного, человек в первую очередь стремится туда, где ему комфортней.
— Нам нужно поговорить, — повторила девушка и поправила волосы.
Игорь кивнул.
Григория всмотрелась в его глаза и продолжила чётко и ясно:
— По поводу суда… Сейчас всё идёт хорошо, но потом всё равно виновен ты или нет будут решать присяжные. То есть я и остальные. Понимаешь?
Игорь кивнул. Он понимал это, как понимал и то, что, по всей видимости, переборщил с пассивностью. Юноша старался особенно ничего не делать во время судебного процесса, оставляя все действия другим — Кирсанову, например. Делал он это затем, чтобы враг не видел в нём прямой угрозы.
И вот теперь оказалось, что Игорь настолько таким хорошим актёром, что девушка случайно посчитала его… Ну совсем недалёким.
Это было забавно.
— Это будет голосование, ясно? Голосовать будет и Масодова… И она никогда не скажет, что ты невиновен. Она тебя ненавидит потому что… — Савелова глубоко вдохнула. — Любила твоего отца.
— Но он женился на другой, и она… В общем, вот, — девушка достала из кармана своего платья, — карманы на нём были самодельные, — тяжёлое железное устройство.
Игорь присмотрелся и узнал в нём… Микрофон.
Это было сложное на вид устройство, у которого все внутренности, в том числе два железных кружка, между которыми была протянута чёрная плёнка, были выставлены наружу. Он казался каким-то самопальным на фоне современных Игорю устройств. Вообще это приспособление было немного анахроничным относительно года, который стоял в этом мире, но на то это и не прошлое, а именно некое иное измерение, что здесь всё немного иначе.
Пока юноша с интересом разглядывал чудо технологической мысли, Григория повысила голоса и поведала ему свой план:
— Тебе нужно с ней встретиться и поговорить. Попробуй её спровоцировать чтобы она проговорилась, ну, про то что специально будет голосовать за твою вину. Ты понимаешь?
Игорь кивнул.
Да, он прекрасно понимал, о чём говорила девушка. Она верно пересмотрела фильмов, — или перечитала книжек, всё же говорящее кино появилось в этом мире только недавно, — в которых злодей прежде чем привести в действие свой план обязательно рассказывает его в лицо герою.
