один из маминых флаконов, которых было не счесть по всему дому, и запечатала ее внутри.
Меня тогда одолела такая головная боль, что потемнело в глазах. Я то теряла сознание, то приходила в себя, а Исольда продолжала тащить меня к нашему транспортному средству. Я ничего не помню — только как проснулась следующим утром с такой слабостью, что едва держалась на ногах. Я украла воспоминания родителей и спрятала их в бутылочке для надежности. Не знаю, вернутся ли они к Мами и Папе, если вылетят оттуда, или же попросту исчезнут. Туман во флаконе, который я все еще сжимала в кулаке, принял форму маленьких незабудок.
У магии жестокое чувство юмора.
По моей спине пробегает холодок.
Исольда прикасается кончиком своего мизинца к моему — скрепляет обещание. Я не сопротивляюсь, несмотря на то, что подушечки моих пальцев неприятно леденеют.
— Ладно, — огрызаюсь я, пока еще могу сдерживаться. — С утра выдвигаемся на запад.
Возможно, это иллюзия, но магия под кожей будто бы удовлетворенно вибрирует. Я покрепче сжимаю кулак, чтобы ногти впечатались в серебристые линии, словно это может остановить их ток по венам.
Глава 7
Исольда взволнованно подпрыгивает и спешит готовиться к поездке, а я еще долго наблюдаю за размытым золотым абрисом горящих вдалеке костров. Знаю, что нужно шевелиться, но придавило тяжелыми мыслями. Вожу пальцами по рисунку-компасу бессмысленными, бесконечными кругами.
Смотрю на остатки лагеря на берегу — там люди тушат костер, собирают разбросанное барахло и ползут по домам поспать хоть пару часов перед началом нового дня. Под конец вечеринки фейри обычно настолько устают или напиваются, что им становится лень принимать человеческий облик, и они перемещаются по улицам в виде бледных прыгучих сгустков света.
Говорят, что границы между мирами размывались не только в Ревелнокс. Фейри жили среди людей, заключали с ними сделки, влюблялись в них. Они впускали людей в свои чертоги — как равных, как творцов, как друзей. Но это было в давние времена; теперь же между смертными и фейри пролегла глубокая, полная недоверия трещина. Фейри стараются бывать в нашем мире как можно реже, а смертные видят края Благого и Неблагого Двора только через порталы, которые открывают сами фейри.
И так даже лучше.
Только не для тех из нас, кто живет между этими мирами, но не принадлежит ни одному из них.
Наконец я заставляю себя взяться за дело. Нужно немного поспать и сразу же отправляться в путь, так что следует подготовить Судьбу к поездке.
Узкое пространство между примятой травой и днищем вагончика как будто обнимает меня, когда я проползаю между колесами в ночной тиши. Ни зги не видно, потому что костры уже потушены, а темноту освещает только луна.
К счастью, я делала это столько раз, что могу повторить вслепую. Руки двигаются автоматически, открывая ящик за задней осью Судьбы. Крышка мягко откидывается на смазанных маслом петлях, я откатываюсь влево. Сколько раз возня с этим ящиком заканчивалась синяками под глазами и кровавой пеной на губах, но заправка — это та работа, которую Исольда за меня сделать не может.
Я глубоко вдыхаю, прижимаясь ребрами к земле, и направляю ток магии к кончикам пальцев.
Я не очень понимаю, как тут все устроено, каким образом механизм хранит собранную магию, но мне не особо и важно. Главное — не забывать примерно раз в неделю заправлять ящик магией, в зависимости от длительности пути и скорости, и тогда вагончик едет. Каждый смертный чародей может единовременно призвать лишь определенное количество магии, но я достигла этого предела всего раз, в ночь нашего побега из дома. Мне кажется, что достигла. Возможно, я бы смогла и больше, если бы не вырубилась от боли.
Чтобы дозаправить Судьбу, много не нужно, ведь мы очень долго стояли на месте. По-моему, за последние полгода вагончик если и двигался, то только если ему становилось скучно и он выползал на более солнечный пятачок либо немного разворачивался под таким углом, чтобы лучше было видно, как красиво он окрашен. Единственный недостаток волшебного вагончика в том, что магия некоторым образом наделяет его личностью, от чего он становится очаровательно непредсказуемым.
После всех сегодняшних событий мне бы хотелось освободиться от обязанностей магического заправщика, но мало ли что. Однако, когда я убираю пальцы с холодного металла и закрываю крышку, то почти чувствую себя отдохнувшей.
Нет. Нет, нельзя этим наслаждаться. С младых ногтей я делала все возможное, чтобы отстраниться от магии. Я прятала свои способности, чтобы влиться в окружение. Нельзя, чтобы меня сейчас затянуло. Я просто хочу нормальной жизни, я хочу вернуться туда, откуда мы сорвались, бросив все нажитое.
Волшебники — не такая уж и редкость, но моя волшебная часть — это глубокая пещера, исследования которой я всеми силами намерена избежать.
Я перепрыгиваю маленький тайничок с золотом, оставленным Исольдой для бродячих фейри, пружинисто взбегаю по ступенькам, промахиваюсь мимо крыльца и хватаюсь за борт вагончика, чтобы удержаться на ногах.
Что-то холодное покалывает шею. Я оглядываюсь.
Меня овевает прохладный ветерок, пахнущий теплой летней травой, костром и грядущим дождем. Вонь людей и алкоголя, смешанная с усиленным магией ароматом цветов, осталась далеко за рекой, там, где еще светятся огни праздника. Я знаю, что Рейз и Олани будут нас искать, но поскольку они ничего не знают о Судьбе, берег реки — последнее место, куда они направятся. На несколько часов мы в безопасности.
Я глубоко вдыхаю, захожу внутрь и запираю дверь.
Во сне Исольда кажется совсем ребенком; она лежит на верхней койке в беспорядочном гнезде из одеял, в которых запутываются ее руки и ноги, когда она ворочается во сне. Она не погасила светильник, и он заливает комнату мягким янтарным светом; но что уж ей теперь скажешь. К тому же у Исольды дар засыпать в любое время и в любом месте. Какой-то… магический.
Так же отрешенно,
