— Яшма, как ты собираешься доказать свое превосходство? — спросил Гед все так же тихо.
— Мне для этого ничего не надо делать, козопас. Но тем не менее я это докажу. Я предоставляю тебе шанс. Зависть точит тебя, как червь яблоко. Давай выпустим червя. Однажды на Рокском Холме ты похвастался, что гонтские волшебники не играют в игры. Пойдем на Холм прямо сейчас, и ты продемонстрируешь нам, что они вместо этого делают. А потом я, может быть, покажу маленький колдовской фокус.
— А я с удовольствием погляжу, — ответил Гед.
Младшие ученики, привыкшие к несдержанности и горячему нраву Геда, были удивлены его спокойствием. Вик тоже смотрел на друга с удивлением, но в душе у него рос страх. Он еще раз попытался вмешаться.
— Не встревай, Вик, — предупредил его Яшма. Затем он обратился к Геду: — Собираешься ли ты использовать шанс, который я тебе дал? Что ты нам покажешь? Иллюзию? Огненный шар? Или, быть может, волшебное исцеление чесоточных коз?
— А что бы ты хотел, чтобы я сделал, Яшма?
Яшма пожал плечами.
— Мне бы хотелось, чтобы ты вызвал дух какого-нибудь мертвеца.
— Хорошо, я вызову.
— Нет, не вызовешь. — Яшма поглядел на него в упор, и вдруг ярость, сдерживаемая под маской высокомерия, прорвалась наружу. — Ничего ты не сделаешь!
— Клянусь моим именем, я это сделаю!
На мгновение все замерли.
Опасаясь, что Вик может удержать его силой, Гед бегом бросился к выходу. Пляшущие огни потихоньку падали и гасли. Яшма колебался минуту, а потом пошел вслед за Гедом. Остальные молча потянулись за ними, движимые любопытством и страхом.
Темные склоны Рокского Холма терялись во мраке летней ночи. Вот-вот должна была взойти луна. Сам Холм, где совершалось так много чудес, производил гнетущее впечатление; казалось, будто в воздухе повисла какая-то тяжесть. Когда они подошли к склону, у всех невольно появилась мысль о том, как глубоки корни Холма, глубже, чем море, и тянутся они до древних невидимых огней где-то в чреве земли. Они остановились на восточном склоне. На гребне Холма звезды висели низко над черной травой. Ветра не было.
Гед отделился от остальных и поднялся чуть выше по склону, затем он обернулся и громко спросил:
— Яшма, чей дух я должен вызвать?
— Чей хочешь. Тебя все равно никто не послушается.
Голос Яшмы слегка дрожал, может быть от злости.
— Ты что, боишься?
В тихом, спокойном голосе Геда прозвучала насмешка.
Но если даже Яшма и ответил что-то, Гед его уже не слышал. Ему теперь было все равно. Здесь, на Холме, ярость и ненависть ушли, на смену им пришла уверенность. Он мог теперь никому не завидовать. Он знал, что здесь, на этой темной заколдованной горе, его сила возросла непомерно, и теперь она переполняла его так, что он дрожал, с трудом сдерживая ее. Он знал сейчас, что все равно одержит верх над Яшмой и тот ему больше не страшен и что, быть может, не случайно сегодня ночью Яшма привел его сюда, и теперь тот больше не соперник, а'скорее слуга судьбы Геда. Под ногами он ощущал корни Холма, уходящие вглубь, во тьму, а над головой он видел далекие сухие огни звезд. Все пространство между древними корнями и далекими звездами было сейчас подчинено его воле. Он стоял в центре мироздания.
— Не бойся, — сказал он, улыбаясь. — Я вызову дух женщины. Не надо бояться этой женщины. Я вызову Эльфарран, прекрасную Эльфарран из «Деяний Энлада».
— Она умерла тысячу лет назад, ее кости лежат над морем Эа, да и неизвестно, была ли на свете такая женщина.
— Неужели годы и расстояния что-нибудь значат для мертвых? Неужели Песни лгут? — В голосе Геда была все та же легкая насмешка. А потом вдруг он сказал: — Следите за воздухом между моими ладонями.
Он отвернулся и застыл неподвижно.
Медленным широким жестом он простер руки — это был приветственный жест, с которого начинается любое заклинание. Затем он заговорил.
В книге Огиона, свыше двух лет назад, он прочел руны Магии Заклинаний. С тех пор Гед никогда не видел этой книги. Тогда он читал руны в полной темноте. И сейчас в темноте он словно снова читал их, на той же странице, которая раскрылась перед ним в тот далекий вечер. Но теперь он понимал смысл того, что читает, громко выговаривая слова, он видел вставки, разъясняющие, как правильно сотворить волшебство с помощью голоса и жестов.
Остальные молча следили за ним, пока их не начала бить дрожь — это действовала Большая Магия. Голос Геда был по-прежнему тихим, но что-то в нем переменилось — теперь он пел глухо и протяжно, но слова, которые он произносил, были незнакомые. Неожиданно он замолчал, и тут же по траве с ревом пронесся ветер. Гед упал на колени, что-то громко выкликая, потом лег на траву, как бы обнимая ее. Когда он поднялся, в дрожавших от напряжения руках он держал что-то очень тяжелое, настолько тяжелое, что ему с трудом удалось подняться на ноги. Горячий ветер завывал в темных качающихся травах на вершине Холма. А звезды даже если и сияли, то сияния их никто не видел.
Колдовские слова со свистом и шепотом слетали с губ Геда. Затем он крикнул громко и отчетливо:
— Эльфарран! — И еще раз: — Эльфарран!
Бесформенная темная масса, которую он поднял с земли, раскололась. Она рассыпалась на куски, и столбик неяркого света блеснул меж воздетых рук Геда. Он превратился в овал, вытянутый до самых кончиков пальцев. И в этом овале вдруг возникла человеческая фигура: высокая женщина, с лицом прекрасным и скорбным, повернув голову, в испуге смотрела назад через плечо. Видение тут же исчезло. Бледный желтый овал стал ярче. Он рос и ширился, будто прорезь в ночном мраке земли, разрыв в ее материи. От него исходил нестерпимый ослепительный свет. И через эту уродливую щель пробирался какой-то сгусток черной тени, необычайно подвижной и странной. Тень бросилась прямо на Геда. Он попятился, пошатнувшись от навалившейся тяжести, и у него вырвался короткий глухой вскрик. Маленький отак, следивший за всем с плеча Вика, животное, не имеющее голоса, громко взвизгнул и спрыгнул на землю, готовый ринуться в бой.
Гед упал, отбиваясь и увертываясь, а яркая щель над ним во мраке ширилась и расползалась. Мальчики, наблюдавшие за всем происходящим, бросились бежать, а Яшма согнулся до земли, пряча глаза от ужасного света. И только Вик кинулся на помощь другу. И поэтому только он видел тень, вцепившуюся в Геда и раздирающую его плоть. Она напоминала какого-то черного зверя, размером с маленького ребенка, но она все время то разбухала, то съеживалась. У нее не было ни головы, ни морды, только четыре когтистые лапы, которыми она хватала и рвала.
