– Живут же нелюди! – восхитился он, поворачивая рукояти. – Гор, не стыдно тебе все чудеса одному захапать? Поделись с братом по разуму, а?
– У тебя неподходящие генные структуры.
– Давай сделаем их подходящими! Ведь ты с собой что угодно можешь сделать.
Одно дело – с собой. И далеко не что угодно. Тайну космических перелётов мы так и не постигли. А взять человеческие мобильники? Наши плазмоиды – вершина драконьей изобретательности – слишком неустойчивы и не дают обратной связи. Голубиная почта и то надёжнее. Обидно. Даже потомки обезьян нас обскакали по веткам эволюционного древа.
– Мне слишком рано становиться наставником, – отмахнулся я от потенциального ученика, широко зевнув капотом. – И ты не дракон.
«Ты не я, я не ты….» – засвистел Дима бесхитростный, мгновенно усыпивший меня мотивчик.
– Ты спи, Гор, разбужу при первом же проблеске фар.
– Спокойного бдения, брат.
За ночь студент растолкал меня раз пятнадцать. И всё зря. Люди почему-то очень любят ночной образ жизни, – ворчал я частично вслух, частично про себя. Да оно и понятно. Генетическая память. Если верить деду, раньше всякая мелкая теплокровная живность, от которой и произошли приматы, жила по ночам, когда динозавры спали, а днём животные прятались по норам, предпочитая не заявлять о своём присутствии царившим на Земле холоднокровным.
– Не может быть, – сонно возразил Дима.
– Вспомни хотя бы, что у всех теплокровных хищников развито ночное зрение и охотятся они, в основном, по ночам.
– Почему тогда мне так хочется спать?
– Потому что гомо сапиенс – поздняя ошибка природы, как осенняя яйцекладка. Результат, как правило, имеет все признаки вырождения.
– Эй, полегче! Мы – венец природы.
– Ага. Терновый.
– Кстати, о еде. У тебя открывашки не найдется? – Дима загремел консервными банками.
Я сформировал на открытой дверце коготь, нащупал подставленную консерву и вскрыл одним росчерком, без всякой плавки плазмоидами. Запахло переперчённой гнилью.
– Здорово с тобой в походы ходить. С таким товарищем не пропадешь! – восхитился Дима.
– Чей труп ты хранил в этом саркофаге?
– Тьфу на тебя, инопланетянин. Вечно мне аппетит портишь. Это говяжья тушёнка. Из соевой коровы. Хочешь?
– Такая маленькая была корова? – усомнился я. Но мой живот так свело голодом, усиленным постоянным присутствием несъедобного раздражителя, что я согласился даже на тушёнку. – Поставь на землю.
Дима, ворча, вылез из кабины.
Зажав правую ноздрю, я осторожно дунул на останки карликовой соевой коровы и проглотил обеззараженные угли вместе с банкой. Потом деликатно срыгнул, и пустая жестянка покатилась по склону оврага.
Оставшийся голодным Дима протянул мне следующую.
– Держи, брат трактор. Может, мне лучше бензина раздобыть для заправки? Или солярки?
– Нет! – от ужаса я едва не поперхнулся жестянкой. – Я же не робот.
– Извини, всё время забываю, что ты уже не робот. Да и видок у тебя не человеческий. Даже не драконий.
Всё-таки зря я начал знакомство с версии робота. Она была несовершенна, а первое впечатление уже состоялось. А вдруг человек будет считать меня бездушным, как машина? И какая мне разница, каким он меня будет считать? Всё равно недолго ему жить после встречи со мной. Если не я, то другие драконы выследят и убьют свидетеля, проникшего в тайну нашего существования.
Я спохватился, и третью банку уступил обреченному товарищу.
Глава четвёртая. Куда дракон, туда и родственник
Утро наступило, как всегда, внезапно. Кровь прогрелась, ожила, горячо толкнула сердце, и оно заработало в полную силу. Я открыл глаза.
Димы в кабине не было. «Опять сбежал», – обречённо подумал я, проверяя «сейф». Дедов труд, папин портрет и карта оказались на месте.
Студент тоже обнаружился: он спал, растянувшись на траве. Видимо, ему надоело корчиться на некомфортном тракторном сиденье. Потом я заметил, что обувь парня покрыта сероватыми комками. Нигде поблизости не было подобной почвы. А вчера, как мне помнилось, его обувь была омыта дождем до блеска. Так испачкаться он мог только в посёлке. Интересно, что ему там понадобилось ночью, и зачем он вернулся? Уж теперь-то люди рядом, помогут добраться, куда надо.
По просёлочной дороге кто-то ехал. Со стороны человеческих жилищ. Пылевой смерч вихрился позади, как хвост гигантского павлина. И было в этой крохотной точке что-то такое до боли знакомое, что я немедленно заполз в кусты и высунул перископ для наблюдения.
Мир тут же провалился в непроглядную тьму, словно перископ всю ночь пролежал в лютиках. Перекинув зрение на фары, я огляделся. На трубе топорщилась Димина съёмная шкура, как огромный гриб чага на берёзе. Утреннюю тишину разорвал мой гневный гудок. Студент подскочил, широко зевнул, прикрыв рот ободранным кулаком.
– Ты чего разорался, Гор?
Внезапно Димин зевок перешел в сдавленный всё тем же кулаком вопль:
– Ё-моё!
Никак не могу понять, зачем он вот уже который раз заявляет о своем исключительном праве на эту букву русского алфавита? Я высунулся посмотреть, кто покушается на его собственность. Палец студента указывал на выросшее в размерах пятно.
– Это что ещё за чертовщина?!
Брыкнув перископом, я скинул заткнувшую обзор человеческую шкурку, настроил зрение и тоже в сердцах чертыхнулся.
По просёлочной дороге шла избушка.
Жёлтые куриные лапы шлёпали, поднимая клубы пыли. Бревна подпрыгивали в такт, рискуя развалиться на ходу, но неизменно укладывались в сруб. Печная труба, изображая паровозную, усердно пыхтела и весело гугукала бесхитростный мотивчик.
За дымовой завесой я не сразу разглядел лодку, пристроившуюся на скате крыши этак бочком, как парадный берет на голове бравого десантника. Над избушкой развевалась почерневшая от дыма, когда-то маскировочная армейская сеть, прицепленная к трубе, как фата мавританки. Дед Горыхрыч всегда тяготел к эклектике.
Пока избушка катилась к нам, я успел спросить Диму о ночной прогулке. Студент покраснел.
– Да я искал, откуда сестре позвонить.
– У тебя же есть телефон.
– После твоего ремонта не работает. Ну, я и продал его. И до сестры дозвонился из местной школы. Предупредил. И еды купил для нас.
– Еды? Зачем её покупать?
– Тут не все могут сырыми волками питаться, – отбрил студент. – А чего это такое к нам приближается?
– Понятия не имею, – буркнул я, страшно жалея, что куст в кювете слишком мал даже для медведя, не говоря уже о тракторе, в чьей иноформе меня угораздило встретить сегодняшний день с его сюрпризами. Я постарался стать как можно компактнее.
Дима начал было язвить по поводу складного, как нож, карманного трактора, но тут разглядел, на чём ехала передвижная избушка. Она остановилась, покачиваясь на морщинистых курьих лапах перед окаменевшим на обочине, как верстовой столб, человеком.
