— Я должен обратиться к Оракулу.
Пони взглядом проводила мужа до огромного дерева. Один из его скрюченных мощных корней выдавался из рыхлой почвы, образуя неглубокую пещерку.
— Замечательное укрытие, если гоблины решатся напасть, — невесело заметила она.
Их всего-навсего двое.
— Думаешь, они не найдут себе подмогу в этих гнилых местах? — спросила Пони. — Эдак мы устроим стоянку, предвкушая отдых и спокойный ночлег, а к рассвету будем вынуждены сражаться против целой армии гоблинов.
Казалось, Элбрайн уклоняется от разговора. Он закусил верхнюю губу, глядя на дерево, под корнями которого он мог бы уединиться с Оракулом. Он чувствовал, что ему нужно поговорить с дядей Мазером, и как можно скорее, пока в мыслях не померк образ той давным-давно потерянной тропы.
— Иди и делай, что должен делать, — сказала Пони, прочитав на лице мужа сосредоточенность и тревогу. — Но отдай мне кошачий глаз. Мы с Даром проверим, нет ли гоблинов поблизости.
Элбрайн облегченно вздохнул, снял с головы обруч и передал его жене. Обруч был подарком Эвелина Десбриса, и они с Пони по мере необходимости передавали его друг другу. В любом случае, обруч только мешал при общении с Оракулом, нарушая весь ход мыслей. В обруч был вделан хризоберилл, более известный под названием кошачий глаз. Этот камень позволял хорошо видеть в ночной темноте и даже во тьме пещер.
— Ты у меня в долгу, — объявила Пони, водружая обруч поверх густой копны светлых волос. Ее тон и улыбка, внезапно тронувшая уголки рта, подсказали юноше, в чем заключался долг. Он еще более утвердился в этой мысли, когда вскоре Пони спрыгнула на землю и горячо поцеловала его.
— Позже, — добавила она.
— Когда вокруг не будет ни гоблинов, ни комаров, — согласился Элбрайн.
Пони уже вновь находилась в седле. Подмигнув Элбрайну, она развернула коня и неспешно двинулась навстречу сгущавшейся тьме. Но сейчас, когда на ней был обруч с кошачьим глазом, окружающий мир оставался для нее ясно видимым.
Элбрайн глядел на жену с глубокой нежностью и уважением. Нынешние времена приносили молодому воину одно испытание за другим; изо дня в день все его силы и способности, и физические и умственные, подвергались жесточайшей проверке. Здесь не знаешь, не окажется ли роковым принятое тобой решение и не даст ли преимущества врагам сделанный тобой шаг. Элбрайн радовался, что рядом с ним Пони — такая рассудительная, умелая и такая красивая.
Когда она скрылась из виду, юноша вздохнул и вернулся к тому, что должен был сделать. К подготовке места для общения с Оракулом и встречи с дядей Мазером.
Вскоре Пони убедилась, что гоблины вовсе не оставили их с Элбрайном в покое, а наоборот, шли за ними по пятам. Обнаруженные следы свидетельствовали о том, что двое гоблинов действительно повстречали соплеменников и, возможно, численностью не менее дюжины. Пони посмотрела вперед, затем обернулась на место их стоянки, находившееся примерно в миле отсюда. Появись сейчас гоблины, ей пришлось бы скакать туда во весь опор, чтобы успеть предупредить Элбрайна.
— Оракул, — произнесла она, покачав головой и тяжело вздохнув. Она велела Дару стоять смирно, затем достала из сумки малахит. Она высвободила ноги из стремян, направляя все свои мысли внутрь камня и собирая его силу. Потом Пони стала медленно подниматься в ночное небо, надеясь, что уже вполне стемнело и острые глаза гоблинов ее не заметят.
Она поднялась не более чем на двадцать футов, когда заметила их, сгрудившихся вокруг небольшого и тщательно замаскированного костра. Они находились в соседней рощице, в каких-нибудь двухстах футах от нее. По всему было видно, что гоблины расположились не на ночлег. Все они были возбуждены и что-то чертили на земле; возможно, намечали или искали пути, споря и толкая друг друга.
Пони не хотела тратить слишком много своей магической энергии и потому постепенно ослабила даваемую малахитом силу левитации и опустилась на спину Дара.
— Ты готов поразвлечься? — спросила она у жеребца, возвращая малахит на место и доставая из сумки два других самоцвета.
Дар негромко заржал, и Пони потрепала его по шее. До сих пор она никогда не действовала таким образом, тем более вместе с лошадью. Однако сейчас ее буквально распирало от нетерпения. Эвелин был прекрасным учителем. К тому же она постоянно получала новые знания о камнях и эти знания превосходили то, что она знала прежде. Сердце Пони было преисполнено уверенности, что у нее все получится.
Она направила коня к лагерю гоблинов, а сама взяла серпентин и начала собирать его магическую силу. В другой руке Пони одновременно сжимала поводья и рубин — быть может, самый могущественный камень из всех ее самоцветов.
С помощью кошачьего глаза Пони тщательно выбрала путь — тропку, позволявшую им с Даром двигаться быстро и наверняка. Не доезжая двадцати ярдов (звук конских копыт тонул в шуме голосов спорящих гоблинов), женщина с помощью бирюзы поведала коню свои намерения. Затем она пустила могучего жеребца во весь опор, а свои мысли сосредоточила на серпентине, возводя вокруг них двоих сияющий белый защитный покров. Внешне казалось, словно они с Даром упали в аквариум с каким-то клейким, молочного цвета веществом.
Пони понадобились считанные секунды, чтобы возвести этот покров, переложить поводья в другую руку, затем поднять рубин, окружить его серпентиновой защитой и наконец, полностью запечатать покров под рукой, державшей рубин.
Гоблины взвыли и схватились за оружие. Всадница, врезавшаяся в их гущу, заставила их отлететь и откатиться в разные стороны. Только у одной из этих тварей имелась пика, и гоблин готовился к броску.
Пони не обратила на это внимания; она ничего не видела, кроме красных вихрей внутри рубина, и ничего не слышала, кроме ветра в ушах и бурления нарастающей мощи самоцвета.
Дар приблизился к костру гоблинов, потом резко остановился и встал на дыбы.
Гоблины закричали; некоторые из них попытались атаковать, другие спасались бегством. Правда, далеко им уйти не удалось.
Пони высвободила разрушительную мощь рубина. Из ее руки вырвался огромный сотрясающийся огненный шар и взорвался, поглотив одновременно и гоблинов, и деревья во внезапно разверзнувшемся аде.
Дар вновь встал на дыбы и заржал, неистово дергаясь. Пони удержалась и попыталась успокоить коня, хотя она сомневалась, что он способен за шумом пламени расслышать ее или воспринять ее мысли в сумятице пожара. Сама Пони едва могла что-либо видеть — дым застилал глаза. Однако ей удалось убедить Дара двинуться вперед. Серпентиновый защитный покров был настолько прочен, что ни она, ни конь совсем не ощущали жара. Они проехали мимо упавшего гоблина, того самого, что готовился было метнуть пику. Пони с отвращением увидела, как он, почерневший и все еще сжимавший в руках обгоревшее древко, вдруг съежился, и от нестерпимого жара его грудная клетка с хрустом разломилась.
