После пятнадцатиминутного перерыва мы вернулись к разбирательству. Члены Совета заерзали на стульях, когда Талар объявила о самом важном:
– Смотритель, расскажи нам о последней битве.
Я забыл о своем беспокойстве и постарался направить все свои способности на повествование. Я постарался вспомнить каждую деталь, каждое слово, каждое ощущение, каждый запах, цвет и вкус, я старался изложить все так, чтобы пятеро сидящих передо мной могли пережить события сами. Я хотел заставить их слышать и видеть, как слышал и видел я сам. С каждым мигом я все больше убеждался, что этот мой опыт так же значителен, как и мое сражение с Повелителем Демонов, мы не можем им пренебречь.
– Не было зла! – Каддок сухо засмеялся. – Ты считаешь, что способен судить о таких вещах. Интересно, что ты пришел к этому выводу после того, как это существо показало тебе, на что способно в бою.
– Я не стыжусь проигрывать битвы, – ответил я. – Знайте об этом, если уж вы включили в список моих прегрешений и это. Я решил, что если рей-киррах не несет с собой зла, то мы не имеем права уничтожать его. Попробуйте поискать другие доказательства моей трусости.
– О трусости речь не идет, – ответила Талар. – В этом тебя никто не обвиняет.
Мейра подалась вперед, ее длинная седая коса змеей сползла по широкому красному платью.
– Из того, что ты рассказал, следует, что демон ждал именно тебя Он знал, что с тобой за Воротами происходит превращение. Он сказал, что хочет познакомиться с тобой и что он запомнит тебя. Разве это не вызывает беспокойства?
– Демоны всегда говорят подобные вещи… – Произнося эти слова, я снова услышал его голос. «…Когда мы встретимся в следующий раз…»
– Это была не угроза. В его голосе не было злости, Мейра. Любопытство, да. Узнавание, да. Он знал меня как Смотрителя. Ведь так много демонов было отправлено обратно за такой короткий срок, а других Смотрителей просто нет. Полагаю, здесь нет никакой тайны.
– Он знал, что это ты уничтожил Повелителя Демонов?
– Да, это он точно знал. Он знал, что я не Рис, мой друг детства, продавший душу Повелителю Демонов. Еще он выразил радость по поводу того, что я убил… как он его назвал? Нагидда.
– Кто это?
– Так он назвал Повелителя Демонов – Нагидда. – Только теперь, когда я произнес это слово вслух перед Советом, я вдруг понял, что оно означает. Предтеча. Почему он назвал его так… и почему меня так тревожит звук этого слова?
– Почему ты не испугался, Сейонн? Объясни мне. – Наша добрая Ткачиха искренне хотела понять. – Этот демон сказал, что он знает тебя и надеется снова встретиться с тобой. Хочет найти «общие интересы». Разве не этого мы старались избегать не одну сотню лет? Объясни мне, почему тебя это не тревожит.
Но Каддок не дал мне ничего объяснить, хотя я мог бы.
– Разве может существовать более убедительное доказательство испорченности? – перебил он. – Неужели мы будем ждать, пока из-за него на наши головы обрушится проклятие, неужели не заметим угрозы? Даже если он просто заблуждается…
Мейра что-то раздраженно сказала Кенехиру, пока Каддок изливал свою желчь.
Они не слушали меня. Я откинулся на спинку кресла и закрыл рот ладонью. Что толку говорить с ними?
– Сколько битв ты провел в этом месяце, Сейонн? – Катрин задала свой первый за этот день вопрос. Остальные разом замолкли.
– Понятия не имею, – сразу ответил я. – Наверное, двадцать пять.
– А в прошлом месяце?
– Не знаю. Десять. Пятнадцать.
– На самом деле двадцать три. И еще двадцать до того. За год больше двухсот пятидесяти сражений. Неслыханное число для любого Смотрителя. Обычно проводили не больше пяти в месяц, и это считалось немало. – Она слегка подалась вперед на своем стуле. – А сколько битв ты проиграл?
– Одну. Только одну. – Я не понимал, к чему она клонит. Все в Совете это знали. Из-за постоянно идущей войны и нехватки Смотрителей другого выбора не было. Я не хотел, чтобы она заостряла на этом внимание, заставив их считать, что мне сложно сражаться.
– А в скольких случаях ты потерял жертву, то есть жертва погибла?
– Только раз.
– А сколько раз, в этой или любой другой битве, ты встречал демона, с которым не мог бороться?
– Только в последней, но…
– Скажи нам, Сейонн, мой дорогой друг, что произошло с твоей женой три недели назад?
– Катрин… – «Что она делает?»
– Ты поклялся отвечать правдиво и полно на все вопросы, делать все, что мы потребуем от тебя, чтобы разобраться в происшедшем Я спрашиваю, и ты должен ответить, что произошло в твоем доме недавно.
Она знала, что я отвечу и что я не могу ответить. Ребенок родился демоном. Закон и традиция требовали, чтобы даже память о нем была погребена, чтобы сожаления о его оскверненной чистоте не тревожили нас. Но я не умел притворяться, я поклялся говорить правду, хотели они слышать ее или нет.
– Наш ребенок родился одержимым демоном, – ответил я, чувствуя, как холод сковывает душу. Слова со стуком упали в гробовое молчание. – И моя жена поступила согласно эззарианским законам и убила его.
Катрин продолжала допрос. Она не обращалась к Совету, только ко мне. Я чувствовал потрясение и беспокойство остальных, но не смотрел на них, я тоже разговаривал только с Катрин.
– А теперь, Сейонн… Я знаю, что это будет тяжело, и мне нелегко просить об этом… – Как будто было что-то тяжелее тех слов, которые она только что заставила меня произнести. – Я прошу тебя снять рубаху.
– Нет! – Я вскочил со стула, не веря собственным ушам. – В этом нет никакого смысла…
– Ты сделаешь, как тебе велят, Смотритель, или слушание будет закрыто. – Талар встала. Она тоже поглядывала на Катрин несколько недоуменно.
«Если слушание будет закрыто, я до конца своих дней останусь под подозрением. У Катрин, конечно, имеется какой-то план. Но что это за план, требующий такого давления на меня, – напомнить об Исанне и ребенке, заставить меня предъявить свидетельства моей жизни в рабстве Не может же она считать, что Каддок и Талар начнут сочувствовать мне и изменят свое мнение. Все это только еще больше укрепит их во мнении, что я нечист, и они заявят, что я не гожусь для битв. Она зарывает меня в могилу».
– Еще раз прошу тебя, Сейонн, сними рубаху и повернись Всего на минутку.
Сжав зубы, чтобы тут же не высказать Катрин, что я думаю об избранной ею тактике, я стащил с себя вишневую рубаху и позволил обществу увидеть, чего можно добиться простыми кожаными ремнями. Моя спина и руки были полностью покрыты шрамами, на плече запечатлен знак креста в круге, клеймо раба Империи. Добрый товарищ сокола и льва на моем лице, он ярко горел в солнечных лучах, заливавших комнату.