Лейтенант бросил взгляд назад.
— А, Элмо. Тебе сегодня повезло. Возьми с собой десять человек и поезжай с Толстопузым. Прочешите там всё.
— Дерьмо, — пробормотал Элмо. Вообще он хороший парень, но эти душные весенние дни сделали его ленивым. — Хорошо. Масляный, Немой, Малыш, Белёсый, Козёл, Ворон…
Я сдержанно кашлянул.
— Ты выжил из ума, Каркун. Ладно.
Он быстро посчитал людей на пальцах и назвал ещё троих. Мы построились рядом с колонной. Элмо ещё раз осмотрел нас, убедившись, что никто не потерял свою голову.
— Пошли.
Мы быстро поехали вперёд. Толстопузый привёл нас в небольшой лесок, на опушке которого стояла разгромленная деревня. Длинноголовый и второй, которого звали Весёлый, ждали там.
— Есть что-нибудь новое? — спросил Элмо.
— Пожары догорают, — откликнулся Весёлый с присущим ему сарказмом.
Мы посмотрели на деревню. Там не было ничего, что не вызывало бы спазмов в моём желудке. Опять перебитый скот. Перебитые собаки и кошки. Маленькие исковерканные тела мёртвых детей.
— Но не ребят же, — произнёс я, не осознавая, что говорю вслух. — Не детей же опять.
Элмо странно на меня посмотрел. Не потому, что ему это было всё равно, а потому, что я был необычно полон сочувствия. Я видел много мёртвых людей. Я не стал ему объяснять. Для меня есть большая разница между взрослыми и детьми.
— Элмо, мне надо сходить туда.
— Не дури, Каркун. Что ты можешь сделать?
— Если я смогу спасти хотя бы одного ребёнка…
— Я пойду с ним, — сказал Ворон. У него в руке возник нож. Наверняка он научился этому трюку у какого-нибудь фокусника. Он всегда так делает, когда зол или нервничает.
— Думаешь, ты сможешь обдурить двадцать пять человек?
Ворон пожал плечами.
— Каркун прав, Элмо. Это надо сделать. К некоторым вещам нельзя оставаться равнодушным.
Элмо сдался.
— Идём все. Молитесь, чтобы они не напились и могли отличить друзей от врагов.
Ворон поскакал.
Деревня была довольно большой. До прихода Хромого здесь было больше двух сотен дворов. Теперь половина была сожжена или ещё горела. Трупы устилали улицы. Вокруг остекленевших глаз мертвецов кружили мухи.
— Никого в том возрасте, когда можно сражаться, — заметил я.
Я слез с лошади и опустился рядом с мальчиком четырёх или пяти лет. У него был пробит череп, но мальчик ещё дышал. Ворон бухнулся на колени рядом со мной.
— Не могу ничего сделать, — сказал я.
— Ты можешь прекратить его страдания, — в глазах Ворона показались слёзы. Слёзы и злость, — Такое прощать нельзя, — он двинулся к трупу, лежащему в тени.
Этому было около семнадцати. На нём была куртка повстанческого воина. Он умер сражаясь.
— Наверное, его отпустили домой, — сказал Ворон. — Один парень на всю деревню.
Он с трудом вынул лук из безжизненных пальцев и попробовал его согнуть.
— Хорошее дерево. Несколько тысяч таких могли бы наголову разбить Хромого.
Он повесил лук через плечо и подобрал стрелы.
Я осмотрел ещё двух детей. Помощь бесполезна. Внутри сожжённой лачуги я обнаружил женщину, пытавшуюся закрыть собой младенца. Тщетно.
Ворона переполняло отвращение.
Такие твари, как Хромой, наживают себе двух врагов взамен одного уничтоженного.
До меня донёсся приглушённый плач, чьи-то проклятия и смех. Они слышались где-то впереди.
— Давай посмотрим, что там такое.
Возле лачуги лежали четыре мёртвых солдата. Этот парень кое-что сделал.
— Хороший стрелок, — огляделся Ворон, — бедный дурачок.
— Дурачок?
— Надо уметь вовремя исчезнуть. Тогда всем было бы легче.
Его напор испугал меня. Почему его так заботил этот парень?
— У мёртвых героев нет второго шанса.
А-а! Он проводил параллель с событием из своего собственного загадочного прошлого.
Плач и проклятия разрешились сценой, способной вызвать отвращение у любого, кто даже не знает, что такое человечность.
Дюжина солдат стояли в круг, гогоча над своими же плоскими шутками. Я вспомнил собаку-сучку, которую окружили кобели. Вопреки ожиданиям, солдаты не стали драться за своё право, а менялись. И они бы убили её, если бы я не вмешался.
Мы с Вороном забрались повыше, чтобы лучше видеть.
Их жертвой была девочка лет девяти. На неё сыпались удары. Она была страшно испугана, но не издавала ни звука. Через мгновение я понял. Она была немой.
Война — это жестокая работа, которую делают жестокие люди. Видят боги, в Чёрной Гвардии тоже не херувимы. Но существуют же пределы.
Они заставляли смотреть на всё это какого-то старика. Он и был источником плача и проклятий.
Ворон всадил стрелу в того из них, который собирался насиловать девочку.
— Проклятье! — вскричал Элмо. — Ворон!..
Солдаты повернулись к нам. Появилось оружие. Ворон выпустил ещё одну стрелу. Она попала в человека, державшего старика. У солдат Хромого пропало всякое желание драться.
— Белёсый, беги и скажи старику, чтобы тащил сюда свою задницу, — прошептал Элмо.
Подобная мысль пришла и одному из людей Хромого. Он галопом помчался прочь. Ворон дал ему убежать.
От такого Капитан встал бы на уши.
Казалось, Ворон не очень встревожился.
— Иди сюда, старина. Возьми ребёнка. И надень на неё что-нибудь.
С одной стороны, мне хотелось ему поаплодировать, а с другой — назвать идиотом.
Элмо не пришлось нам объяснять, что надо поглядывать назад, за спину. Мы вполне понимали, что попали в приличную переделку. Быстрее, Белёсый, думал я.
Их посыльный первым добежал до своего командира. Он приковылял нетвёрдой походкой. Толстопузый был прав. Он был совсем плох.
Старик и девочка цеплялись за стремя Ворона. Старик хмуро смотрел на наши эмблемы. Элмо подал свою лошадь вперёд, указав на Ворона. Я кивнул.
Перед Элмо остановился пьяный офицер. Тупым взглядом он изучал нас. Кажется, мы произвели на него впечатление. Мы занимались суровым ремеслом, и вид у нас был соответствующий.
— Ты! — вскричал он неожиданно. Голос точно такой же, как и у того жалобного, в Опале.
Он таращился на Ворона. Затем вдруг развернулся и побежал.
— Стой, Скользкий! Будь мужчиной, ты, вор трусливый! — прогремел Ворон.
Он вытянул стрелу из своего колчана.
Элмо перерезал ему тетиву.
Скользкий остановился. Откликнулся он не слишком вежливо. Страшно ругаясь, он перечислил все те ужасы, которые устроит нам его хозяин.
Я наблюдал за Вороном.
Он в холодной ярости уставился на Элмо. Тот встретил этот взгляд не дрогнув. Он и сам был крутым парнем.
