— Животные? — переспросил меня представитель загадочного Роя. — Конечно, они тут есть. Передвигаться по пустыне пешком слишком опасно. Да и груза мы на себе много не унесём. Там ведь ничего нет — ни еды, ни воды. Когда меня изгнали, я несколько дней бродил голодный, пока меня не спасли охотники на рабов.
— А ты точно уверен на счёт спасения?
— Я бы всё равно там умер, — грустно прострекотал гуманоид. — Здесь не так уж и плохо. Кормят, защищают…
— И заставляют плавать наперегонки с водными хищниками, — добавил я. — Многие твои коллеги так и не вернулись из сегодняшнего заплыва.
— Знаю. Ты сейчас сидишь не месте одного из них. Но они сами виноваты — работали слишком плохо, не слушались команд.
— Вот прямо все до единого?
— Наверное.
Даже в насквозь нечеловеческом голосе чувствовалась неуверенность. А вот я почти не сомневался в том, что для добычи мидий выбирали наименее ценных с точки зрения рабовладельцев. Больных, строптивых и слишком умных. Как бы мне самому в следующую продразвёрстку не загреметь…
— Так, а за что тебя изгнали из твоего улья?
— Не удержался… Съел часть урожая.
— Хм, насколько большую часть? — я скептически посмотрел на его впалый живот.
— Дело не в этом, просто он не предназначается рабочим. Таким, как я. Его употребляют только воины или принцы-трутни. Но он так вкусно пах…
— А, так ты у нас сладкоежка! Получается, в улье кастовая система, по типу пчёл и муравьёв?
Увы, но подобного термина гуманоид не знал, как и названия земных насекомых. Последних даже сам переводчик отказался конвертировать в местный диалект.
— Ладно, кто там самый главный?
— Королева, — моментально ответил любитель запрещённых продуктов.
— Так тебя она выгнала?
— Нет, ты что! Королева всего одна, а ульев — много.
— Получается, у вас трутни всем руководят, — окончательно определился я с устройством пирамиды власти. — Но раз ты у нас изгой, тебе положено имя.
— Наверное…
— Не определился ещё?
— Мне тяжело. Если выберу чужое имя, кто-то может обидеться. А других я не знаю. Может, Песок или Камень?
— Что за вздор! — отсёк я робкие предложения. — Предоставь это мне. Так-так… Сладкоежка по-вашему — это два слова, не совсем подходит. Если ты у нас каким-то образом относишься к насекомым, то как на счёт Кукарача? У нас так одного весёлого таракана звали.
— Красиво, но дли-и-ино, — протянул невольник. — Не запомнишь. Лучше буду просто «Ку-у». Да, мне нравится, спасибо!
Переводчик немедленно опознал этот огрызок имени, как «столб». И только опасения разбить себе нос браслетом не позволили мне исполнить фейспалм. А потом над приплюснутой головой гуманоида зажглись яркие символы дополненной реальности. Отныне мой напарник перестал быть безымянным.
— Вы это видите?! — обратился я к нашим соседям.
— Хех, походящее имечко, — хмыкнул один из невольников. — Как раз для тупого жука!
Мужики заливисто рассмеялись, но надзиратель резко прервал веселье и приказал снова подналечь. Минут пять мы все надрывались, хрен знает, ради чего, пока нам было позволено вернуться в прежний темп. Можно сказать, энергосберегающий, но мне с непривычки двигаться было очень тяжело. Спасибо напарнику, взвалившему на себя большую часть нагрузки. Хоть он и смотрелся худым сморчком, силы в нём было гораздо больше, чем у любого другого невольника.
Когда появилась возможность чуть перевести дух, я немедленно вернулся к изысканиям. Что-то мне подсказывало — чем быстрее разберусь с местными заморочками, тем проще мне будет выжить.
— Как ты это сделал? — я указал глазами на появившуюся надпись.
— Имя? Выбрал его.
— Где?
— Внутри себя. Как обычно.
Большего мне добиться не удалось. И даже остальные люди, к кому я приставал с тем же вопросом, лишь пожимали плечами. Мол, само как-то получается. Ты что, дурак?
Видимо, да. По всему выходило, что работа с вшитой через чёрную жидкость операционной системой происходила у аборигенов на интуитивном уровне. Как дыхание, к примеру. Никто ведь не задумывается, как ему дышать. Кроме рыбы, внезапно выброшенной на берег…
Но я ведь не тупой, и знаю куда больше их всех, вместе взятых. Так что пришлось действительно сосредоточиться на самом себе. А именно, на пресловутых шкалах, что иногда рябили на краю зрения. Поначалу мне удалось лишь добиться нового приступа мигрени, но тут на помощь моему измученному организму пришли женщины-рабыни, притащившие дневную пайку под чутким взором надзирателей. Кормёжка здесь по словам моего крестника случалась всего дважды в сутки, так что это мероприятие ни в коем случае не стоило пропускать.
Меню на рабской галере ожидаемо оказалось скудноватым. Неглубокая миска непонятного густого варева, напоминающего старые помои, и кусок зачерствевшей лепёшки. Ей можно было воспользоваться в качестве простенького столового прибора или же забить поглубже торчавшие из лавки гвозди. Большинство невольников предпочли третий вариант, трапезничая прямо голыми руками, а лепёшкой стачивали зубную эмаль.
Никогда прежде я не запихивал в себя еду с таким трудом. Вокруг стояло мерзкое чавканье, а нос приходилось плотно зажимать пальцами, чтобы ненароком не вдохнуть чудесные ароматы местной кулинарии. Иначе бы точно впустую перевёл все продукты.
Зато у насекомоподобного Ку не возникло ни малейших проблем с аппетитом. Он с удовольствием заточил свою порцию и добил ещё ту часть, которую я не смог осилить. Дело в том, что посреди волокон явно растительного происхождения, напоминавших какие-то овощи, мне попалось несколько знакомых кусков моллюска. И вот они, родненькие, меня едва не подкосили. Хорошо, что вместе с едой нас ещё и поили из глиняных стаканов. Местная вода оказалась на вкус куда лучше той, что мы добывали с помощью выпаривания, и свою порцию я вылил в себя моментально, с огромным трудом подавив рвотные порывы.
Как минимум лишнюю звезду за сервис местные рабовладельцы точно заслужили. Хотя отвращение к еде возникло только у одного меня. Маша так нигде и не показалась, но с другой стороны — женщины за вёслами не сидели. Они раздавали еду и собирали обратно вылизанную до блеска посуду. Наверняка это не вся их работа на борту.
Послеобеденного перерыва нам не полагалось, так что пришлось снова приниматься за синхронную греблю. Зато теперь, после приёма долгожданной пищи, голова почти не болела, а «дополнительные индикаторы», как я их сам назвал, постепенно становились всё отчётливей.
Это одновременно и пугало, и вызывало жгучий интерес. Но вскоре выяснилось, что мои самые главные опасения, связанные с тем, что они будут перекрывать мне обзор постоянно, не оправдались. Шкалы и пиктограммы в «неактивном» состоянии уезжали к самой периферии, почти не сужая поле зрения. Ресничка, попавшая в глаз, и то больше мешает. Зато стоило на них мысленно сосредоточиться, как они выдвигались вперёд. И тут уж лучше в этот момент стоять на месте, чтобы не влететь куда-нибудь сослепу.
Я несколько раз прогонял их с глаз долой и возвращал обратно, пока окончательно не приноровился. Удобно, ничего не скажешь. Теперь у меня есть своя собственная приборная панель, во как…
Сами шкалы и пиктограммы были снабжены пояснялками, рассчитанными на не слишком одарённых интеллектом людей. И опять всё — с русской локализацией. Похоже, что взятой прямиком из моей головы. В этом у меня оставалось всё меньше сомнений. Наверняка у того же Серёжи Белкина из нашей компашки, который на родном-то языке говорил с заметным акцентом, базовым стал бы привычный «инглиш». Потому что именно на нём он и думал, в чём не раз сам признавался. То же самое касается и представителей кавказских диаспор — пусть почти все родились и выросли в столице, семейные традиции они не забывали.
Как именно эта информация считалась — другой вопрос, на который мне здесь вряд ли кто-то ответит. Сейчас же следовало заняться более прикладными вещами. Например, что с этим добром делать?
