— Вы хотели меня видеть? — Матильда славилась тем, что всегда брала быка за рога.
— Моя принцесса, знаете ли….
От баронского «знаете ли» Матильду трясло, равно как и от его бороды. Впрочем, без бороды Хогберд был еще хуже. Когда пять лет назад Питер впереди своего визга примчался в Агарис, его лицо покрывала короткая пегая щетина. Борец за свободу Талигойи, удирая, озаботился побриться. Разумеется, во имя Отечества, которое не перенесло бы гибели Питера Хогберда.
— Пока, барон, я ничего не вижу. Садитесь и рассказывайте. Вина хотите?
— Благородная Матильда, я осмелился презентовать вам дюжину бутылок белого кэналлийского. Они уже в буфетной. Поставщик уверяет, что это особенная лоза. Зная вас как знатока…
Матильда Ракан в вине и впрямь разбиралась. Так же, как в политике, оружии и лошадях, а вот дела, извечно почитающиеся женскими, ее раздражали. Отказываться от подарка и выставлять на стол более чем посредственное винишко было по меньшей мере глупо, оставалось поблагодарить услужливого барона.
— И что скажет благородная Матильда?
Белое оказалось очень и очень неплохим, хотя в Кэналлоа делали вина и получше.
— Неплохо, но для кэналлийцев не предел. Эр Питер, давайте начистоту. Что случилось?
— Мне, право, неприятно, но это касается нашего дорогого Альдо.
С какой это стати Альдо стал «его дорогим». Внучок, конечно, еще тот обалдуй, но коня от борова отличит. Потому и спелся с Эпинэ, а Хогберда на дух не переваривает.
— Что натворил мой внук на этот раз?
— О, к счастью, ничего непоправимого. — Питер достал сплетенный из серебряной проволоки кошель с рубиновой застежкой. Откуда у прибежавшего в Агарис чуть ли не в чем мать родила Хогберда деньги, Матильда не знала, но барон как-то сумел поправить свои дела, недаром на его гербе красовался цветок тюльпана, из которого сыпались золотые монеты.
— Уже легче, — принцесса по-мужски стремительно осушила бокал, — и что мне предстоит исправить?
— О, ровным счетом ничего. Все уже исправлено, — Питер извлек из кошеля старинные четки темного янтаря, — я выкупил их у гогана.
— За сколько?
— Неважно. Пусть эрэа позволит мне оказать маленькую услугу дому Раканов
— Сколько? — угрюмо повторила Матильда.
— Ну, если эрэа настаивает…
— Настаиваю!
Как же это некстати…. Но придется раскошелиться. Есть люди, быть обязанным которым неприлично. Вот от Эпинэ можно принять любую помощь, но бедняга Иноходец сам без гроша. Что поделать, если честь и золото друг друга терпеть не могут.
— Двадцать шесть вел[57], — потупился Питер. — Гоган знал, что у него в руках фамильная реликвия…
Двадцать шесть вел?! Это значит, до лета в этом доме мясо увидит только Мупа. Да пропади они пропадом, эти четки! Матильда сама потихоньку спустила почти все свои девичьи драгоценности, и не ей пенять Альдо. А брошка ей все равно надоела…
— Я пришлю вам деньги завтра же.
— Эрэа…
— Барон Хогберд, — принцесса поднялась, и визитер был вынужден последовать ее примеру, — я благодарю вас за оказанную услугу, но дайте мне слово, что больше не станете, — Матильда замялась. Хотелось сказать «лезть не в свое дело», но Хогберд был хоть и поганым, но союзником, из которого не следовало делать врага, — не станете рисковать своим имуществом ради спасения нашего.
— Мне бы не хотелось…
— Если вы и впрямь служите дому Раканов, просьба сюзерена для вас закон.
— Повинуюсь, эрэа. Слово Человека Чести.
Да, Питер Хогберд — Человек Чести. По рождению. Только вот честь и рядом с ним не лежала, даже странно, что он в родстве с Окделлами.
— Еще раз благодарю вас, барон.
Слава Создателю, ушел… Любопытно, чего он хотел — оказать услугу или заработать. С Хогберда станется выкупить янтарь за двадцать, а «вернуть» за двадцать шесть. Одна радость, что в доме появилось приличное вино, хотя вряд ли его хватит надолго. Вдовствующая принцесса Матильда пропустила еще стаканчик и решила поговорить с Альдо.
Поднимаясь по лестнице в башенку, где обитал внук, почтенная дама наступила на собственный подол, раздался треск разрывающейся материи. Этого еще не хватало! Опять деньги на ветер. Помянув Разрубленного Змея со всеми родственничками по женской и мужской линиям, одним из которых, без сомнения, был Питер Хогберд, принцесса ввалилась к любимому внуку.
Альдо лежал на кровати с какой-то книгой в руках, которую при виде бабушки торопливо сунул под подушку. Матильда представила, о чем парень читал, и с трудом подавила смешок.
— Чего хотел от тебя этот боров? — осведомился внук, не простивший Питеру ни его трусости, ни его богатства.
Вместо ответа принцесса бросила на стол злосчастные четки.
— Это удовольствие обойдется нам в двадцать шесть вел.
Альдо присвистнул.
— Я продал их за десять.
— Твою кавалерию! — Бабушка была скорей восхищена, чем возмущена
— Матильда, я давно подозревал, что там, где пройдет Хогберд, гогану делать нечего.
— На что тебе не хватало? — поинтересовалась вдовица, усаживаясь на кровать и стаскивая со стриженой головы осточертевший парик.
— На все… Сил не было смотреть, как Робера морковкой кормят. Решил сводить его поужинать.
— Правильно, — с ходу согласилась Матильда, — друзей надо кормить, и за все надо платить. Теперь морковку будем жрать мы.
— А вот и нет, — рассмеялся Альдо, — мы с Робером разбогатели.
— Вы с Робером? Не верится что-то… Купцы из вас никакие, душу Зеленоглазому и то не продадите.
— А мы не торговали, — засмеялся Альдо, — мы в кости играли. Вернее, играл Робер и выиграл целый корабль… Со всем товаром. Мы его тут же гоганам сплавили. Продешевили, конечно, но все равно двадцать шесть вел для нас теперь не деньги!
— Погоди, друг любезный, — перебила вдовица, — я понимаю, что вы с Иноходцем друзья, но жить за его счет мы не можем.
— Как это за его? — вскинулся внук, но быстро одумался. — Ну… Не все ли равно! Если б выиграл я, я бы…
— Ты бы… — хмыкнула Матильда, — ты выиграй сначала, а потом мы — другое дело. Эпинэ — наши вассалы, мы их кормить можем и даже должны, они нас — нет…
— Матильда, ты не понимаешь. Мы…
— Я все понимаю. Деньги за четки, так и быть, мы у него возьмем, но больше ни суана. Понял?
Внук кивнул, но Матильда видела, что он не согласен. Конечно, Альдо вместе с Иноходцем станет таскаться по трактирам и подружкам, но деньги занимать у него не будет. Матильда искренне презирала дворян, живущих за счет богатых друзей, что отнюдь не мешало ей самой подкармливать тех, кто был еще бедней, чем она.
