- А что они сделают с кровью?
- Владетель выпьет, сколько сможет. Остальное отдаст младшим членам рода. Они выпьют, измажут ею лица. Будут петь у огня и праздновать.
- Это даст им силу?
- Наверное.
Интересно, если он отдал им силу вместе с кровью, то может, у него ее уже не осталось, и никакой он теперь не Сумрак, а просто Иоллар, как когда-то?
- Не дождешься, - усмехнулся этим мыслям Лар.
- Хоры драные! Как ты это делаешь? На мне защита, и я не последний маг...
- Маг он, - снова скривил губы Сумрак. - А я - бог.
Его божественность уже отключился, велев, если сам не проснется, разбудить его на рассвете, а Сэл еще сидел рядом. Обдумывал, уже не боясь быть услышанным, события этого дня. А завтра еще в Долине что-то намечается. Сходили, называется, за подарком. Кто ж знал, что Ил решит тут порядки наводить и с долгами рассчитываться?
Буревестник уже начинал задремывать, когда услышал шаги и негромкие голоса, как будто женские. С неохотой поднялся на ноги и выглянул наружу.
Около входа в их уединение стояла девушка-орка. Черные волосы, раскосые черные глаза - как все здесь. Личико миленькое, и небольшие клыки под пухлыми ярко-алыми губами совсем не портят.
- Вы что-то хотели э... - какие обращения приняты в Сумрачном Краю, Сэл не знал.
- Ты Проводник из другого Мира? - в лоб спросила девица. - И великий шаман?
- Вроде того.
- А еще друг Сумрака.
- Точно.
- У нас любят Идущих. Они интересные. А от мужчин из других Миров рождаются сильные дети. А ты еще и шаман. Ты бы оказал мне честь...
Проводник закашлялся. Ну и запросы тут у них! Но выражение "оказать честь" на будущее запомнил.
- Извини, но я пока не планирую становиться отцом.
Девушка ни мало не смутилась.
- Ничего страшного. Это все равно будет большой честью для нас.
Слово "это" она выделила особенно и провела острым язычком по губам.
- Для нас? - озадаченно переспросил Сэл, и тут только заметил в стороне вторую орчаночку. Такую же стройную, гибкую. Она стояла у самого огня, будто стеснялась подойти поближе, но в недвусмысленности взглядов определенно давала фору подруге.
- Мы приехали на всю ночь, - продолжала та. - Нам повезло и нашлось свободное уединение на крайнем круге...
- Далековато отсюда, - посочувствовал Буревестник. - Наверное, стоит вас проводить.
- Конечно, стоит, - улыбнулась девушка.
Он вернулся внутрь, убедился, что Лар спокойно спит. Потом заглянул в стоящий на столике кубок, в котором оставалось еще чуть меньше половины чудодейственного питья.
Не пропадать же добру?
***
Проснулся Лар сам. На удивление свежим, бодрым и... спокойным. Сердце билось ровно, мысли были ясными. В душе не осталось злости и обид. Он подумал об отце и не почувствовал ничего, кроме легкой грусти. Вспомнил убитых им ночью и пришел к выводу, что смерть их была достойной, в отличие от жизни. Немного болели перетянутые бинтами запястья, а в ладони до сих пор покоился отломанный от Стальной Короны зубец - маленький осколок его Мира, все, что он унесет отсюда с собой.
- Мне нужна одежда, подобающая князю Элир, - не поднимаясь, сказал он Кангару, чье присутствие почувствовал за перегородкой. - Пусть приведут лошадей и разбудят моего друга. Найдете его на крайнем круге.
Можно еще немного поиграть в бога, пользуясь силой, которую дает ему это место. Но недолго, а то так несложно и заиграться, забыться и навсегда раствориться в тени Сумрака Изначального. Таскидар знал об этом, и не приходил в Святилище чаще, чем раз в три луны, когда собирал тут народ на Суд Владетеля.
- Ты сказал, князю Элир? - заглянул в его уединение Ахенар. - Твой народ не простит тебе этого.
- Не забывайся, вождь, - беззлобно осадил его Лар. - То, что ты привел меня сюда ночью, может, и сделало тебя первым среди старейшин кланов, но не ровней мне. И не тебе требовать у меня отчета.
- Прости меня, - смиренно поклонился орк, осознав ошибку.
- Я отказался от Стальной Короны не ради золотого венца Долины, - успокоил его Иоллар. - А теперь иди.
Трудно быть богом. Даже его воплощением среди живущих - трудно. Того и гляди, не оправдаешь ожиданий. Но Лар уже не боялся. Сумрак лишь в родном Мире обретал божественную сущность, и после того, как он, Иоллар, уйдет отсюда, унося в себе его силу и знания, Сумрак останется на Эльмаре, растворенный в крови своих детей. И новый род займет место ушедшего рода Т'арэ, получив его благословение и проклятье - призрачные клинки, туманный щит и пророчество смерти в огне одному из сыновей, чтобы орки вновь могли лицезреть своего кумира во плоти.
Сумрак-бог останется со своим народом.
Сумрак-Иоллар, отдавший нынче все долги этому Миру, пойдет своею дорогой.
Но пока еще было время потешиться новыми способностями. Иоллар поднялся с устланного циновками пола, на котором провел ночь - не на ноги, а просто поднялся, зависнув, как был, в горизонтальном положении над поверхностью. Со скрежетом под ним разъехались в стороны каменные плиты, приведенные в движение механизмом, о существовании которого забыли много веков назад, и Лар, перевернувшись в воздухе, головой в низ рухнул в ледяную свежесть подземного источника. Выкупавшись, взлетел вверх, представая перед ошеломленным Кангаром из дыры в полу мокрым, взъерошенным и с блаженной улыбкой до ушей. Впрочем, способ, которым он появился, ни на миг не позволил Владетелю усомниться в том, что он видит все же великого бога, а не легкомысленного мальчишку.
- Я думаю, тебе подойдет эта одежда, - орк с поклоном протянул вещи. - И лошади уже ждут. Только... Мы не смогли позвать твоего друга. Он - сильный шаман. Никто не может перейти границу, которую он воздвиг вокруг своего уединения.
- Я разбужу его сам, - махнул Сумрак.
Одежда из невесомого шелка подошла, как нельзя лучше: свободные штаны и длинная, почти до колен, рубашка без пуговиц и тесемок - белоснежная, с орнаментом из зеленых листьев на рукавах, по подолу и на высоком воротнике-стойке. К этому шел длинный шелковый плащ без рукавов, зеленый и уже с белым орнаментом. Цвета, действительно, были ближе к эльфийским - орочьи кланы предпочитали более темные тона. Но Иоллар знал, что ни один из сыновей Элир не станет носить на себе узор кнатэ - ядовитого плюща - и улыбнулся нечаянному намеку, заключенному в его наряде. С запозданием пожалел о том, что подстригся: художественный вкус подсказывал, что такой штрих, как длинные, распущенные волосы, был бы нелишним в этом образе.
