Подумать обо всём об этом решил как-нибудь попозже и отправился в кабинет. Нужно было почту проверить.
Но в ящике случился нынче только спам и Виктор, обругав все двадцать два лично ему известных недостатка мировой сети, тоже отправился ужинать.
Стол был завален раскрытыми коробочками с китайской едой. Под столом хрустел кормом Дюк, умело добывая его прямо из фирменного пакета. А Йоо тихо сидела, положив буйну голову на свои по-школярски сложенные руки. И ждала своего Пелевина.
— Чего ждёшь? — удивился Виктор. — Давай, приступай.
— А ложка у тебя есть? — с надеждой спросила Йоо.
— Ложки нет, — почесав затылок, сознался Виктор.
— Хм… Ты, Пелевин, как тот маленький китаёза из «Матрицы»… Что, теперь в нашем мире ложек действительно нет?
— Вообще-то, есть.
— А чего ж тогда он сказал, что нет?
— Ну как… Просто в дзэне для того, чтобы постичь, что ложка есть, надо сначала постичь, что её нет, — объяснил Виктор. — Знамо дело.
— Значит, всё-таки ложка есть?
— Есть, конечно. А чтобы он тогда, этот юный Ури Геллер, сгибал бы, демонстрируя свои сверхъестественные способности?
— Ну, если ложка есть, тогда дай мне её.
— А вот у меня как раз ложек-то и нет. Видишь ли, с известных пор я всё ем палочками, — пояснил Виктор, открывая один из ящиков. Достал две упаковки с бамбуковыми спицами. Одну протянул Йоо: — На, держи.
— Я не умею, — покачала головой Йоо, — Я тогда лучше руками буду.
И действительно стала быстро с аппетитом поедать фунчозу руками. Ловко вылавливая пальцами кусочки зажаренного мяса. Как молодая обезьяна мякоть из кокоса.
— Как знаешь, — пожал плечами Виктор, кинул лишние хаси на стол и выбрал для себя коробочку с рисом.
— Пелевин, а что такое дзен? — через время, необходимое на то, чтобы это время прошло, спросила вдруг Йоо. Не переставая при этом жевать.
Виктор чуть не подавился. Но прокашлялся, посмотрел на неё с упрёком, и ничего не стал объяснять, а только стих прочитал, словно трижды кистью взмахнул, прежде в чёрную тушь её обмакнув:
пустое ведро
в него заглянул, а там
холод колодца
Йоо вежливо помолчала. Лоб поморщила. Но ничего ей этот стих не открыл. В чём он и призналась честно:
— Пелевин, я… Я не поняла.
— Это не страшно, что ты Я не поняла, — ответил ей Виктор. — Поняла ты Я или не поняла, — всё это так, ерундец. Тлен это всё. Белый шум. Ветошка… Тебе Я не понять надо, а потерять. Потеряешь, вот тогда, как великомудрые говорят, и случится счастье. В потере Я суть дзэна.
— Да-а-а?! Выходит, когда я Я своё потеряю, тогда мне счастье будет, да?
— Нет.
— Нет?
— Да.
— Что нет? Что да? Кончай меня запутывать!
— Я не запутываю. Если ты свое Я потеряешь, то ты это уже ведь совсем не ты будешь. Не ты, выходит, счастье испытаешь.
— А кто тогда?
— Я.
— Ты?
— Да нет, не я, а Я. То Я, которое ты потеряешь.
— А-а-а. А мне, что за это будет?
— Буддой станешь.
— Буддой? Буддой… А будда — это, вообще-то, кто? А? А то кругом только и слышно про этого будду. Будда то, будда сё. Кто это?
— Будда? — Виктор озадачился, но нашёлся: — Будда — это человек, каким он нам явится через двести лет.
— Будто Пушкин?
— Будда — Пушкин. Только без сорокатысячного долга…
— Ясно.
— Кстати, по-старокитайски Будда обозначается словом-иероглифом «фу».
— Фу? Ну надо же! Это что получается, когда я Дюку…
— Вот именно. «Фу» — Будда, «цзяо» — учение, «фуцзяо» — буддизм.
— Ясно. Когда я пса поколачиваю и фукаю на него, это я его, значит, в буддизму обращаю. Нормально. Слушай, Пелевин, а буддой быть хорошо?
— В том весь и кайф, что Буддой быть никак. Тебе что, твой сенсей совсем ничего рассказывал?
— Рассказывал. Только я тогда молодой была и глупой.
— А сейчас — старая и умная.
— Нет, — взрослая и толковая. Пелевин, скажи, а в какое это мы путешествие отправимся? В свадебное?
— Ещё чего! Скажешь… Остынь. Путешествие — это всего лишь боевая операция по заданию Совета Командоров. Это рейд по глубоким тылам. Рейд, в который время от времени отправляют Воинов Света. Для выполнения особых заданий.
— Круто! — обрадовалась Йоо.
— Не полого, — согласился Виктор.
— А ты, стало быть, Воин Света.
— Вроде того…
— Круто! Это игра такая?
— Хм, я как-то… Впрочем, можно и так сказать. В конце концов, — что наша жизнь?
— Как круто! Значит и я с тобою в рейд?
— Да. Куда ж я тебя теперь дену? Уплачено. Пойдёшь со мной. Так что, не расслабляйся. Готовься морально. Концентрируйся. Ну, и всё такое. Миссия будет сопряжена с опасностями.
— Круто! А куда мы?
— Куда, пока не знаю. Может быть, на соседнюю улицу, может в Гваделупу, а может на Тибет. Не знаю куда. Знаю за чем. За Золотой Пулей.
— За золотой! За пулей! — завизжала Йоо. — Это круто!
— Ты кроме «круто» ещё какие-нибудь слова знаешь?
— Знаю. Анальный лубрикатор.
— Тогда лучше — «круто».
— Ка-ра-шо. А эта золотая пуля…. Вот про золотой укол я слышала, а про золотую пулю нет. Она для чего?
— Ну… Командоры полагают, что с её помощью можно будет уничтожить Чёрную Жабу, — ответил Виктор так, как оно на самом деле всё и обстояло.
— А кто такие командоры? А что это за чёрная жаба такая? — сразу начала пытать его Йоо, — ухватился котёнок за кончик ниточки, решил весь клубок размотать.
— Не гони. Много будешь знать, состаришься скоропостижно, посоветовал ей Виктор. — Впрочем… О Чёрной Жабе, пожалуй, расскажу, коль ты о ней действительно ничего…
— Ничего-ничегошеньки! — замотала головой Йоо.
— Должна же ты знать, наверное, ну, хотя бы в каких-то общих чертах, ради чего мы завтра… в омут…
— Да, должна!
— Должна-должна… В общем, так детка…
— Я не детка!
— Ладно, подруга, не злись, не кочевряжься, а записывай давай потихоньку в оперативную свою память информацию прикладного характера. Готова?
— Готова.
— Ну-ну… пионэрка… Короче, дело к ночи… Поехали. Слухай. Чёрная Жаба — это такая, понимаешь ли, малоизученная, но вполне реальная сущность, которая с самого начала времён, из самых их, что ни наесть, темнейших глубин, занимается исключительно тем, что генерирует поле особого рода. И это её поле имеет одно очень нехорошее свойство. Подавляет оно почём зря критичность человеческого ума. Человек, рождаемый на белый свет, в общем-то, человеком, в результате постоянного и непрерывного воздействия этого поля, постепенно перестаёт адекватно оценивать окружающий мир, а что самое страшное — самого себя. И превращается в неведому зверушку.
