Соседи испуганно жались в стороне, но расходиться не спешили — в конце концов, если и Гвирнус последует за Гансом, то это будет не так уж и плохо. Совсем неплохо. Ишь какой смелый нашелся. Даже Питер, и тот отступился. А этот лезет. Упрямый. Да.
Тихо завывала Лита. Хромоножка сидел на земле с веревкой на шее и глупо таращился на дуб.
— А все из-за тебя, — в сердцах сказал Гвирнус.
Шум дождя поглотил его слова раньше, чем они успели достигнуть чьих-либо ушей. С третьей попытки нелюдим добрался-таки до ветвей и скрылся в листве.
Стоявшие внизу замерли.
— Второй, — пробормотала Норка.
— Туда ему и дорога!
— А может, найдет? — Лита внезапно перестала плакать, с надеждой посмотрела на дуб.
— Не-а, — протянул кто-то.
— Как бы его самого искать не пришлось…
— Не придется. Живучий…
— Ишь как льет! До нитки промок.
— Эй, Гвирнус, есть там кто?
— Нашел?
— Ага, — послышалось сверху. — Ловите!
Из ветвей в образовавшуюся у корней грязную лужу плюхнулся небольшой сверток.
— Это все? — крикнула Норка.
— Да.
— Слезай.
Норка подбежала к дереву, схватила брошенный нелюдимом сверток и отскочила назад.
— Ну-ка покажи, — потянулся к ней добрый десяток рук.
— Сейчас. — Норка осторожно развернула находку.
— Да это одежда, — протянул кто-то.
В руках женщины были изодранные штаны Ганса. На протертых коленях зияли огромные дыры. Правая штанина казалась заляпанной бурыми пятнами грязи.
— Кровь? — неуверенно спросила Норка.
Ойнус — он заглядывал Норке через плечо — кивнул.
— Его. Вот и штопка моя, — растерянно сказала Лита.
— Дура! Какая штопка. Кровь это. Совсем рехнулась, что ли?
— Это оно, — прошептала Лита.
— Да вы только на Питера взгляните. Совсем ошалел от страха.
— При чем тут Питер?
— Я?! Боюсь?! — хрипло сказал охотник, судорожно сглатывая. — Дай-ка посмотреть…
— Смотри…
— Похоже, что его. Хотя хрен поймешь. От штанов и не осталось ничего.
— Как же? А штопка?
— Далась тебе эта штопка!
— По мне, уж лучше бы и штаны туда.
— Да ты и сам бы штаны с радостью снял!
— А может, жив он? В лес подался? Ну… как отшельники эти, а?
— Сам ты отшельник! По воздуху! Как же! Брось молоть чепуху, Лита! Забудь, другого найдем. У нас кобелей много. Детей нарожаешь. С Гансом-то, поди, у тебя ни одного…
— Злой ты, Питер. И Норка вся в тебя.
— Злой не злой, а лет десять назад людей-то в Поселке поболе было. Вон Гергамора скажет.
— И скажу. Я еще маленькой была, так здесь не один, а целых два поселка было. Там, за рекой.
— Врешь! Сколько ж тебе лет?
— Тыща!
— Ха!
— Смотрите-ка! Гвирнус! Живой! — крикнул кто-то.
— А в руках-то у него что? — пробормотала Норка.
— Где?
— Где-где… В кулаке.
— Ремень это. Ганса. От штанов.
— Тьфу!
1Дождь внезапно кончился. Лишь с листьев по-прежнему стекали большие, похожие на слезы капли. Все вокруг смолкли. Стало тихо. Так, что казалось — слышно, как плещется на другом конце Поселка рыба в реке. Потом где-то вдалеке одиноко хлопнула дверь и тишину прорезал громкий женский крик.
— Ну и куда ты делся, толстый дурак?
— Тебя ищет, — подтолкнула Норка Ойнуса.
Люди облегченно вздохнули. Нерешительно гавкнул привязанный к крыльцу Снурк, но никто не обратил на него внимание, и он сконфуженно смолк. Все смотрели на Гвирнуса.
— Вот. — Гвирнус бросил ремень к ногам Норки. — Больше ничего.
Лита жалобно всхлипнула. Остальные тоже стояли с мрачными лицами, но быстро приходили в себя. То, что произошло с Гансом, было слишком непохоже на смерть.
— Не густо, — пробормотала Норка.
(Где же ты шляешься, а? — не унималась на другом конце Поселка жена Ойнуса).
— Попадет мне. Пропали сапоги, — огорченно сказал Ойнус — он стоял в большой мутной луже, переминаясь с ноги на ногу, и грязь под его подошвами так смачно чавкала, что у Питера, стоявшего рядом, забурчало в животе: он вдруг вспомнил о завтраке. Облизнул пересохшие губы.
— Пожрать бы, — мечтательно пробормотал охотник. — А ты молодец! — грубовато, но вполне добродушно сказал он Гвирнусу. Сейчас, когда дождь кончился, дуб вовсе не казался таким опасным. Питеру было стыдно за свой страх. Охотник немного завидовал как всегда невозмутимому нелюдиму — вон и на дерево не побоялся залезть, и его, Питера, не слишком-то боится, наверняка посмеивается сейчас в душе над ним, мол, строил из себя невесть что, а как дошло до дела, так хуже распоследней бабы.
«И-эх!» — Питер снова почувствовал, как в нем закипает злость.
— Не-е… Пропали, точно. Теперь задубеют. Верняк!
— Ничего, жиром натрешь, как новенькие будут, — переговаривались за спиной Питера Ойнус с Норкой, — а хочешь, сама натру?
«Сучка! Только отвернись! Натрет! Как же! Сапоги! — Питер хмыкнул. — Другое место она тебе натрет, слизняк!»
— Бедняга! — вздохнул кто-то.
— Ну что? По домам?
— А Хромоножка?
— А чего? Очухается и опять за свое…
— Ну… я про то, зачем шли… Что ж, так и оставим, да?
— Хватит с нас и Ганса, — проворчала Гергамора, — или ты хочешь слазить, а?
— Зачем? Гвирнус слазает.
— Как же! Слазает! Срубит, и всего делов.
— Не срубит он. Дуб-то ему все равно что родня.
— Оставь ты его в покое, что пристал?
— Руби не руби, а Ганса не вернешь.
— He-а. Пропали сапоги. Попробуй-ка в них теперь по лесу походи. Все ноги собьешь, — не унимался Ойнус.
— С каких это пор ты по лесу-то ходишь? — поддразнивала его Норка.
Гвирнус вдруг резко обернулся к сельчанам:
— Будет вам! Хватит! Уходите. А то я Снурка спущу.
— Ты что? Взбесился? — не очень уверенно спросила Норка.
— Ну его… — сказал кто-то из сельчан, — пошли уж… Повеселились.
2Двор быстро опустел.
Только Хромоножка Бо остался лежать у дуба. Никто из сельчан так и не потрудился снять или хотя бы ослабить веревку на его шее. Голова повелителя была запрокинута к небу. Затылок лежал в небольшой прозрачной лужице. К мокрым волосам прилепился дубовый листок. Лицо Хромоножки посинело, но по тому, как подрагивали уголки его губ, Гвирнус понял, что повелитель всего-навсего спит. Другой бы давно отдал концы. Этот — спит.
На то и повелитель.
«Повелитель не повелитель, а все-таки человек», — подумал нелюдим, наклоняясь над спящим.
