Мы вылетели в тёмный закуток подвала, условно отряхнулись, пришли в себя, собрались с мыслями, психологически перегруппировались, осознали значимость принятых решений и двинулись по коридору тусклого цвета болотных оттенков. Мысль о лунном лабиринте подвала не давала мне успокоиться. Блондиночка вела нас вдоль зелени стен, Фицхук кривляво крякал чуть ли не на каждом повороте…
Через восемь минут мы выбрались на свет, который тут же закончился, а дальше началась немотивированная активность пламени пасхальных снов, плавно переходящая в ртутные танцы индейцев.
Вождь племени подводит меня к стене, исписанной корявыми иероглифами. Я читаю о том, что контроль над цивилизацией ведётся с незапамятных времён расой искажённых пришельцев, которые вынуждены терпеть все наши шалости, питаясь энергетикой человеческих сновидений.
Вождь чинно кивает головой, как бы подтверждая правдивость этой информации. Он – стойкий, опытный индеец, прирождённый воин-охотник. Его крепкие (как томагавки) руки сложены на груди в манере уверенного диктатора. Фицхук подходит к нам, переворачивает страницу стены.
– А картинки будут? – спрашивает он пьяным голосом и получает от вождя по шее…
Костры горят всё ярче, блондиночка пьёт крепкие настойки, курит Трубку Миров. Я подсаживаюсь к ней, она вручает мне бутыль с текилой. Фицхук поделился со мной пейотлем. Я начинаю видеть в темноте фигуры: старик и девушка в белых халатах врачей. Они спорят над спящим инопланетянином, который лежит на кушетке больничного кабинета. После этого двое парней сидят в каком-то ресторане и смотрят пьесу в исполнении тигрят под потолком. Дальше ко мне подходит наша блондиночка, киношно улыбается, целует меня в плакат очередного ужастика, главные герои которого становятся пришельцами для обычных шахтёров, торговцев пончиками, служителей сатаноборцев, андрогинных мутантов и людей, страдающих бессонницей.
Блондиночка шутливо дышит мне в лицо. Я начинаю видеть сны, а полночь тает без остатка.
Артюр вырубил дальний свет, когда мы въехали под крышу.
Многоаспектность сна осталась по-прежнему бесплатной, а наша машина дымилась от счастья.
Мы припарковались в этом грязном подвале (здесь пахло сыростью трущоб, во тьме углов сновали крысы).
Артюр сказал, зачем мы здесь:
– Сейчас попробуем освободить того подопытного парня… Хватит ему болтать душой между реальностью и снами.
Я вылезаю из авто вслед за Артюром. Бездумно раздаётся взрыв. Жуткий мужик с лозунгом «Антимир спасает уродство!» выпал в окно подземного гаража… Мы бежим в сторону лифта, открытые двери которого красиво смотрят на огонь.
Мы до дверей так и не добрались. Нас чуть не задавило людьми (они бежали вдоль оврага, пробуя прыгать с вентиляторами в руках, отчаянно паникуя, вдаваясь в крикливую полемику на полном ходу).
Я посмотрел в лицо чёрной степи. Улыбчивый незнакомец стоял на холме, поигрывая властью револьвера. Четыре пули постучались в дверь.
Танцовщица салуна вскрикнула и шмякнулась под стол со сцены. Артюр хлебнул немного виски из бутылки, почти прицелившись, всадил два быстрых выстрела через окно по незнакомцу. Ещё дымящийся кольт прыгает в кобуру, будто в конуру. Стрелок на холме упал и отключился, точно тостер.
Я очень охотно доел пончики, запив их крепким кофе. Пара стабильных парней прут труп через тоннель технических терминов мимо нашего столика (для них всё закончится хорошо – сон будет сжиматься, а после просто исчезнет). Артюр красиво улыбается танцовщице салуна. Она садится к нам за стол, приободрив меня прикосновением. Я спрашиваю:
– Так мы всё-таки будем спасать того парня из лаборатории?– Вынуть его в этот мир? Мы себя-то из сна достать не можем, – весело говорит Артюр и отпивает из бутылки.
Я открываю глаза, пытаюсь привыкнуть к свету. Жёлтая лампочка будто следит за мной, замерев под потолком. Я приподнимаю голову и вижу пожилого человека, который сидит за столом, что-то пишет. Он одет в белый халат, серый свитер, брюки и туфли. Стёкла его очков блестят, когда старик отрывается взглядом от документов и с интересом смотрит на меня.
– Уже проснулись, я рад… – он дружелюбно улыбается, встаёт из-за стола и подходит ко мне. Я лежу на кушетке, растерянно гляжу по сторонам. Лысый старик с седой бородой и в белом халате склонился над моим лицом, изучая реакцию зрачков на свет, общее состояние глаз.
Результаты этого обследования его, похоже, полностью удовлетворили. Он вернулся в кресло у стола и сказал:
– Меня зовут доктор Гаусэн. Я – ваш лечащий врач, если можно так выразиться. В этом онейроцентре мы проводим самые передовые исследования, которые крайне важны для страны, нашей науки, а также для появления новейших технологических разработок в области контроля над разумом.
Седобородый старик зловеще улыбнулся. Его глаза словно накрыла пелена, не давая понять – правду ли он сейчас говорил или нет.
– Но что я здесь делаю? Сколько времени я тут нахожусь? – мой голос казался каким-то далёким, испуганно-слабым.
Доктор Гаусэн провёл рукой по лысой голове, обдумывая то, что должен мне рассказать. Его очки блестели.
– Вы здесь всего лишь пару часов, но этого вполне достаточно для опыта… Вы помните своё имя? – этот странный старик испытующе смотрел на меня.
Сидя в кабинете загадочного доктора, посреди ночи, я постаралась всё вспомнить, спустив ноги на холодный пол и тревожно теребя левый рукав своей пижамы. Наконец, я сказала:
– Меня зовут Лика… Гликерия, если быть точной… Я простая студентка факультета психолингвистики.
– Да, именно так. Вы добровольно согласились учувствовать в эксперименте по пересадке памяти, итоги которого помогут нам усовершенствовать программу онейроконтроля, – доктор опять улыбнулся, но взгляд его был строгим, – Вам ни к чему знать все детали. Поймите главное: вы очень помогли своей стране, ваше участие в этом опыте успешно закончено.
Он взял со стола пухлую папку с какими-то бумагами, подошёл и помог мне подняться с кушетки.
– Идёмте оформлять документы для вашего выхода из этих стен. А ещё вам нужно переодеться, – доктор бегло глянул на мою пижаму. Наверняка, он всегда был неравнодушен к таким привлекательным блондинкам, как я.
Коридор клиники укутался тьмой. Из окон падал свет уличных фонарей и красил жёлтым каждый подоконник.
– А как же тогда тот парень? Когда я была вашей помощницей, мне приходилось объяснять ему, что он здесь делает и что с ним происходит, насколько он важен для нас…
